Терек - река бурная

А вдоль линии железной дороги тем временем шли настоящие сраженья. Чеченцы разбирали пути, валили эшелоны, били солдат, возвращавшихся с турецкого фронта; ведь шейхи и муллы называли солдат большевиками, которые идут жечь мирные аулы. Бои шли у чеченцев и с Сунженскими казаками из-за убитого провокаторами шейха Дени Арсанова.

Так проводилась в жизнь намеченная контрреволюцией программа межнациональной борьбы.

Антону, Кондрату и сотням таких, как они, невдомек было, что чем больше распаляется их зло на чеченцев, ингушей, осетин, тем менее реальной становится их мечта о земле, о мире…

Вольготно было кибировцам на обеих Осетинских слободках, где гнездились бежавшие из своих частей осетинские офицеры. С нетерпением ждали офицеры избавления от Совдепа, народных комиссаров и красноармейцев и встречали единомышленников с распростертыми объятиями. Немеренная лилась в слободках арака, беспробудно кутили, обнявшись в пьяном откровении, осетинские и казачьи офицеры. А ночью, отпугивая собственный страх, они стреляли по кладбищу, где, по слухам, собиралась на сходки осетинская беднота, и вдоль пустынных улиц по случайным прохожим.

Редко в эти дни засыпал Антон трезвым. У дружка его Кондрата знакомые были и на Владимирской слободке, и на Нижней и Верхней осетинских. Отслужив свои часы, они пробирались, держась улиц побезлюдней, на одну из окраин, и, засев у знакомых за араку, просиживали до света. Для размышлений времени оставалось немного, и Антон в тайниках души радовался этому.

Однажды их разъезд поехал наводить порядок в железнодорожные мастерские, и здесь на рабочем митинге Антон увидел Георгия Цаголова. Большевики в эти дни все силы прилагали к тому, чтоб рассказать трудящимся об Октябрьской революции, разъяснить им декреты Советской власти о мире и земле. Слов, которые Цаголов говорил толпе, Антон не слыхал — от ворот цеха до платформы, служившей трибуной, было далеко. Но он хорошо видел стремительную, подавшуюся вперед тонкую фигуру, знакомые быстрые движения руки и головы, и ему сразу вспомнился тот их разговор о справедливости, о равенстве, о земле… Кажется, и сейчас он говорил об этом, потому что из взволнованной разгоряченной толпы то и дело слышалось:

— Верно! Землю тем, кто ее обрабатывает! Да здравствует товарищ Ленин!

— Мы хозяева заводов — никто другой, и наша ленинская власть хочет мира для народов!

Антон замер в седле, не спускал глаз с оратора. Потом чуть тронул вперед коня — хотелось продвинуться ближе. Но пристальные, откровенно враждебные взгляды очутившихся поблизости рабочих остановили его. Вот оно, то "счастье", которое пророчил ему криворотый фельдшер! Морда его коня почти уткнулась в замасленную кепку невысокого парня, тянувшегося на цыпочках. Тогда от толпы отделилось трое с красными повязками на рукавах: дежурные — не дежурные, пикетчики — не пикетчики. Направились к казакам. Антон сделал вид, что не замечает их.

— Осади назад! — грубо и властно крикнул один из подошедших.

Антон повернулся, смерил его недобрым взглядом; и снова, как тогда, на Молоканской слободке, натолкнулся на спокойные, откровенно чужие глаза.

— Осади, осади, давай! Вон у ворот ваше место, оттуда и гляди, коль боишься беспорядков…

— Ты не очень-то! Ишь, чисто хозяин какой разговаривает! — тонким, срывающимся от ненависти голосом крикнул за спиной Антона Кондрат.

Антону вдруг не по себе стало от этого бессильного визга, он даже удивился, что рабочие не расхохотались в ответ. И, не разворачивая коня, он отступил к воротам. Оттуда еще раз оглянулся на Цаго-лова и пожалел, что не слышит его, — интересно, что он там нового о земле придумал?

— А гляди-ка, как его слухают все, — в раздумье сказал он Кондрату, испытывая желание рассказать ему о своем спасителе. Но Кондрат ответил с такой злобой, что Антон тут же передумал.

— Не хочешь ли и ты послухать? Эх, дурья твоя голова! Да это известный бандюга гуторит — Цаголов. У красных осетинцев он — первая голова… Ну, и дурак же русский народ — стоит и слухает осетина… Нет, ты глянь на них — рты аж раззявили!..

Возвращаясь из мастерских, Антон все же не удержался, сказал:

— Что-то муторно мне тут, не сбег бы я до станицы…

— Ну, ты! — прикрикнул Кондрат. Потом сам задумался и тоже признался:

— Да и мне скушно стало. Сволочи эти черномазые, совсем пораспушались… Вот-вот кинутся. Лячко вон вчерась рассказывает: ингуши из Базоркина в Балту через город обоз гнали с кукурузой — нечего жрать стало ихним сородичам… Так, эта сволочь из мастерских да с заводу с винтовками их, ингушей, значит, сопровождала, чтоб наши не обидели… Ух, гады! Я б им! Моя бы власть, я бы показал, как с абреками-нехристями якшаться. Айда, Антоша, до нас, в Архонскую… Ни ингушов там нема, ни этих чертей. До дому тебе еще рано, погуляешь у нас… Девки у нас — во-о! Араки тоже — море цельное. Снимемся завтра с пикета и прямиком в форме, с оружьем утекем. Хозяина завсегда себе найдем, сейчас их, что тебе собак невешанных…