Тереза

Она тоже весело улыбалась, и, когда мы с дядей сели друг против друга, нам показалось, что все стало уютней, что наконец-то заполнилась какая-то пустота и только теперь мы по-настоящему счастливы. Даже Лизбета, принося суп, овощи, жаркое, задерживалась всякий раз и с глубокой радостью смотрела на нас, а Сципион то сидел около хозяйки, то около меня, не желая, видно, кого-нибудь из нас обидеть.

Дядя помогал госпоже Терезе: ведь она была еще так слаба. Он сам разрезал на ее тарелке мясо и говорил:

— Съешьте еще кусочек. Вам нужно набраться сил. Съешьте еще и это… Ну, а теперь довольно: все должно поступать в организм по порядку и в меру.

К концу обеда он вышел из комнаты, и, пока я раздумывал, куда он пошел, он уже вернулся, неся старую бутылку, покрытую пылью, с большой красной печатью.

— Вот, госпожа Тереза, — провозгласил он, ставя бутылку на стол, — один из ваших соотечественников хочет пожелать вам доброго здоровья, и мы не можем отказать ему в этом удовольствии, так как он к нам приехал из Бургундии и означает — «жизнерадостная влага».

— А, так-то вы лечите своих больных, господин Якоб? — спросила госпожа Тереза растроганным голосом.

— Да, так. Я всем прописываю то, что может доставить удовольствие.

— Значит, вы самый искусный целитель: сердце вам подсказывает, как надо лечить людей.

Дядя собирался налить вино, но вдруг остановился и, серьезно посмотрев на больную, выразительно сказал:

— Я вижу, мы все больше и больше сходимся во взглядах и вы в конце концов обратитесь в провозвестницу мира.

Затем он налил несколько капель вина в мой стакан, наполнил стаканы себе и госпоже Терезе и провозгласил:

— За ваше здоровье, госпожа Тереза!

— За ваше и за здоровье Фрицеля! — ответила она.

И мы выпили вкусное светлое вино.

Мы развеселились. На щеках госпожи Терезы заиграл нежный румянец. Она с улыбкой сказала:

— Вино меня взбодрило.

И тут она завела речь о том, что хочет быть чем-нибудь полезной в доме.

— Я уже окрепла, — говорила она, — могу работать. Я перечиню ваше белье. Вероятно, найдется кое-что для починки, господин Якоб?

— О, разумеется, — ответил, посмеиваясь, дядя. — У Лизбеты глаза уже давно не такие, как в двадцать лет: она целыми часами возится с одной заплатой. Вы можете быть очень полезны у нас в доме. Но еще рано толковать об этом. Пока вам необходим отдых.

— Ну, раз мне еще нельзя работать, — сказала она, ласково глядя на меня, — то не позволите ли вы, по крайней мере, иногда заменять вас и заниматься с Фрицелем? У вас ведь иногда нет времени, чтобы давать ему свои превосходные уроки французского языка, и, если вы хотите…

— А, это другое дело! — воскликнул дядя. — Мысль, что называется, великолепная. В добрый час! Послушай, Фрицель, теперь ты будешь заниматься с госпожой Терезой. Постарайся же этим воспользоваться — ведь так редко выпадает случай как следует пополнить свое образование!

Я залился краской, подумав о том, что, на мою беду, у госпожи Терезы много свободного времени. Она же угадала мою мысль и добродушно сказала:

— Не бойся, Фрицель, у тебя останется время побегать. Мы будем вместе читать Бюффона только часок утром и часок вечером. Поверь мне, мальчик, я не стану чересчур донимать тебя уроками.

Она легонько притянула меня к себе и поцеловала. В это время отворилась дверь, и вошли Коффель с Кротоловом, торжественные, празднично одетые. Они пришли выпить с нами кофе. Было ясно, что дядя, зайдя к ним утром, чтобы пригласить к нам, рассказал им о мужестве госпожи Терезы и о том великом уважении, которым она была окружена в армии республиканцев, — этим и объяснялся их необычный вид. Кротолов снял свою кунью шапку; он не щурился и все внимательно рассматривал. На Коффеле была белая рубашка с воротом до самых ушей; он держался прямо, засунув руки в карманы блузы. Жена, должно быть, пришила пуговицу для второй бретели его штанов, ибо они уже не свисали с одного бока; вместо дырявых, стоптанных башмаков он надел праздничные ботинки. Словом, оба походили на важных особ, прибывших на чрезвычайную конференцию. Оба степенно поклонились, сказав:

— Привет компании!

— Ну, вот вы и пришли! Прошу садиться! — воскликнул дядя. Затем, повернувшись к кухне, он крикнул: — Лизбета, можно подавать кофе!

Тут, случайно заглянув в окно, он увидел старого Адама Шмитта. Дядя вскочил и постучал в стекло, говоря:

— А вот и старый прусский солдат, госпожа Тереза: вам будет приятно познакомиться с ним, он человек достойный.

Папаша Шмитт пришел узнать, зачем звал его доктор, и дядя Якоб, открыв окно, крикнул:

— А ну-ка, папаша Адам, доставьте нам удовольствие, выпейте чашечку кофе. У меня еще остался старый коньяк!

— Охотно, господин доктор, весьма охотно.

И вот старик появился на пороге. Он отдал честь, говоря:

— Свидетельствую всем свое почтение!