Тереза

И вот она опять на улице. Вопреки всему она не верила, что Казимир покинул Вену. Ведь ей не надо было немедленно возвращаться, она могла еще несколько дней побродить по улицам, пока он в конце концов не встретится ей. И хотя Тереза в глубине души чувствовала смехотворность своей затеи, она в самом деле стала бродить по улицам города вдоль и поперек, пока усталость и голод не заставили ее зайти в первый попавшийся ресторанчик. Время было послеобеденное, так что она сидела одна-одинешенька в просторном, неуютном зале и, дожидаясь, когда ей принесут еду, непрерывно, словно в бреду, пересчитывала покрытые белыми скатертями столики, начиная с тех, что стояли на свету, возле оконных ниш, и кончая теми, что были погружены в полумрак неосвещенной части зала. Взгляд Терезы случайно упал на ее сумку, которую она, войдя в ресторан, положила на какой-то стул, и только тут поняла, что все эти часы блуждала по улицам с багажом и что у нее все еще нет крыши над головой. Ресторан, в котором она сидела, был при второсортной гостинице, и она решила в ней и остановиться.

Когда Тереза у себя в номере почистила платье от дорожной и уличной пыли, до вечера было еще далеко. Из своего окна на пятом этаже она вглядывалась в городскую дымку над улицей, с которой до нее долетали шум и грохот колес — монотонные и неприятные звуки. Она спрашивала себя: если б здесь внизу проходил Казимир и она быстро сбежала бы по лестнице, успела бы она его догнать? Вообще — смогла бы она его отсюда разглядеть? Лица людей внизу казались ей мутными пятнами. Может, он и в самом деле проходит сейчас мимо, только она об этом не знает. Тереза свесилась пониже, голова у нее закружилась, она отошла от окна и села у стола. Уличный шум стал глуше, ее одиночество, ее оторванность от всех, сознание, что в эту минуту никто на свете не знает, где она находится, ненадолго дали ей странное ощущение покоя, чуть ли не блаженства. Почему же в последние дни и недели ее не оставляло плохое настроение, как будто ей угрожала реальная опасность? Чего ей, в сущности, следовало бояться? Кому она обязана отчитываться? Матери, что ли? Или тем более братцу? Ведь они никогда о ней не заботились! Или людям, которые ее наняли и платили ей за работу, но которые в любом случае — спустя годы или месяцы, когда им заблагорассудится, — выставят ее за порог как чужого человека? Что ей за дело до всех этих людей? Кроме всего прочего, ей полагалась, как она недавно узнала от матери, значительно большая сумма из наследства отца, чем она раньше думала, с которой вполне можно продержаться несколько месяцев, и, значит, она вполне независима. Выходит, вероятно, даже к лучшему, что она не встретилась с Казимиром, что у нее с ним вообще нет больше никаких дел. Тот, в конце концов, был бы способен отобрать у нее жалкие несколько гульденов, которые могли и должны были помочь ей пережить трудное время. Зачем же тогда она пожаловала в Вену? Что ей было от него нужно? Ах, к чему этот вопрос? Она же знала ответ. Он ей был нужен, он сам, его поцелуи, его объятья. И внезапно, после краткого обманчивого успокоения, на нее опять навалилось отчаяние. Ради него отправилась она в Вену, полная надежд и любовной тоски, — правда, уже боясь, что найти его не удастся. А теперь сомнений не было, теперь она твердо знала, что он удрал, просто взял и удрал, дабы избавить себя от всякой ответственности, даже малейшего неудобства. Как глупо с его стороны! Ведь она не стала бы предъявлять к нему никаких требований. Разве он этого не знал? Почему она ему сразу не сказала, с самого начала? У него же не было перед ней никаких обязательств. Она не была неопытной, невинной девушкой, когда стала принадлежать ему. И к тому же знала, что в его карманах всегда пусто. Никогда и не подумала бы от него чего-то требовать. А как же ребенок? Это была ее проблема, только ее одной.

В номере совсем стемнело. На полу перед открытым окном лежало мутное пятно вечернего света. Что теперь делать? Спуститься вниз, на улицы? И бесцельно бродить по ним? А потом ночь? А после нее — утро? Она ведь все равно не встретит его, даже если он никуда не уехал. Что еще ей здесь делать? И выход нашелся: она решила сейчас же ночным поездом вернуться в Ишль. Позвонив, она заплатила по счету, сбежала вниз по лестнице, поехала с сумкой на вокзал и так крепко уснула, съежившись в уголке купе, что проснулась лишь за четверть часа до своей станции.

36