Теряя Лею

Последние десять лет наша семья жила практически на автомате. Праздники, дни рождения просто приходили и уходили без особого ажиотажа. Единственным утешением мне служила школа. Она была источником здравого смысла, цели, самоидентификации. В школе я просто Мия Клейн. Не Мия Клейн, девочка, у которой пропала сестра-близнец. Для своих друзей я перестала быть тем человеком давным-давно. В школе мир продолжал жить, тогда как дома мы оставались скованы прошлым.

2. Лея

Даже с закрытыми глазами я чувствовала, что свет включен. Слышала знакомое негромкое гудение люминесцентной лампы на потолке у меня над головой. Я еще не готова была проснуться. Не после такого сна. Солнце согревало мою кожу. Мягкий цветочный ветерок играл с моими волосами. Я уже скучала по нему.

Как ни хотелось мне остаться в постели, я понимала, что надо шевелиться, причем быстро. Она уже спускалась по лестнице и если бы застала меня с закрытыми глазами, день мог не задаться с самого начала. Пока же следовало задвинуть остатки сонной свободы на задворки сознания, дабы посмаковать их позднее. Одним стремительным движением я скинула ноги с кровати и приняла сидячее положение, как раз когда она вошла в комнату. Еле успела. Еще секунда, и она бы психанула.

Остановившись у подножия лестницы, она повесила зловещий кожаный ремень, который держала в руке, на привычное место – крюк сразу за дверью. Взгляд на кратчайшее мгновение метнулся к ремню – моей возможной судьбе, останься я в постели. По крайней мере, мне удалось избежать утренних побоев. Если я буду хорошо себя вести остаток дня, возможно, мне вообще не придется терпеть удары. Я и так уже продержалась без эксцессов дольше, чем могла припомнить. Разумеется, сейчас я, вероятно, искушала судьбу и спугнула удачу.

– Ты голодная? – спросила она, окинув меня взглядом по дороге к кухонному подъемнику, который держала на замке все время, кроме приемов пищи.

– Да, – ответила я, заправляя постель и разглаживая одеяло рукой.

Она остановилась, пригвоздив меня суровым взглядом.

– Да – что?

– Да, Матушка, – ответила я.

– Нам снова нужно поработать над манерами? – Она подкрепила свои слова, указав на кожаный ремень, висящий на расстоянии вытянутой руки.

Я замотала головой, старательно скрывая взгляд. Любое проявление дерзости может спровоцировать суровое наказание. Лучше игнорировать язвительное напоминание о моей пошатнувшейся воле.

– Нет, Матушка, – сказала я, покорно опустив глаза.

Потребовалось много времени и бесчисленное количество побоев, чтобы я дошла до такого.

В начале я плакала по своей семье, умоляла, чтобы меня вернули домой, но гнев моей похитительницы не заставлял себя ждать. Я боролась с чужеродностью окружения, пока наконец не утратила прежнюю себя до последней капли. Чудовище, снова и снова подвергавшее меня наказаниям, медленно трансформировалось, пока не превратилось в «Матушку». Когда слезы не удавалось остановить пожирающим плоть ремнем, она вымещала гнев, делая мне уколы в плечо. Первые месяцы я по большей части провела в темном забытьи. Чудесной, благословенной темноте, позволявшей мне сбежать из моей жуткой реальности. Она думала, что наказывает меня, но я постепенно полюбила темноту. Я вожделела ее.

– Прекрасно. Можешь накрыть на стол, – сказала наконец Матушка, поджав губы. – Ты хорошо спала?

Очевидно, мой промах прощен. По крайней мере, день остался в правильной колее.

– Да, мэм, – ответила я, погружая руку в крошечный шкафчик над единственной раковиной у стены возле нашего обеденного стола. Я вынула наши две тарелки, два стакана и поставила их на стол. Наши приборы хранились в ящичке рядом с раковиной. Матушка отперла подъемник и извлекла поднос, который использовала для нашей еды. Затем я отнесла поднос на стол, пока она запирала дверцу подъемника, дважды проверив замок, дабы убедиться, что он защелкнулся. Все шло заведенным порядком, день за днем, если только я не делала чего-либо, заслуживавшего наказания.

Подъемник запирался ради моего блага. В девять лет я вскарабкалась по веревке. Руки у меня дрожали от напряжения, но в итоге я добралась доверху. Я не знала, что стану делать, если попаду на кухню. Может, просто посмотрела бы в окно на солнышко и голубое небо в ватных облаках. Проблема заключалась в том, что Матушка никогда не позволяла мне выходить наружу. Она говорила, что у меня тяжелая форма светочувствительности, аллергическая реакция на солнце, поражавшая мою иммунную систему. Полагаю, тогда меня это не заботило. Я отодвинула дверцу подъемника и обнаружила Матушку, поджидавшую меня со шприцем в руке. Того, что происходило после, я почти не помню, но когда я проснулась, на дверце подъемника красовался новый замок.

– Можешь воспользоваться ванной, – сказала Матушка, когда стол был накрыт.

– Спасибо, Матушка, – прошептала я и сонно потащилась в ванную, хотя мочевой пузырь у меня едва не лопался.

Двери в ванной не было, она отделялась от комнаты одной-единственной занавеской. Для уединения этого было маловато, но я была благодарна даже за самую малость.