Теряя веру. Как я утратил веру, делая репортажи о религиозной жизни

Интересно, что журналистское сообщество крайне редко выражает подобное же недоверие к репортерам, когда речь идет о других темах. Способен ли журналист-демократ объективно описать праймериз кандидата-республиканца? (Вообще-то подавляющее большинство политических журналистов в нашей стране — демократы. Кандидаты от Республиканской партии относятся к ним подозрительно; но, на мой взгляд, хотя в СМИ порой и заметен «либеральный уклон», основные претензии республиканцев связаны с неизбежными законами рынка. О плохих новостях легче писать — и они лучше продаются. Склоки и скандалы популярны независимо от того, о какой партии идет речь. Серьезный анализ программы по здравоохранению или реформы социального страхования привлечет гораздо меньше читателей.) А как насчет спортивных комментаторов, пишущих о своей любимой команде? Или пламенных защитников окружающей среды, пишущих о тяжелой промышленности? Свои предубеждения есть у любого журналиста. Но для работы важно лишь то, насколько точно и верно он описывает действительность. Если он пишет с какой-то задней мыслью — и читатели, и редактор скоро это заметят, особенно в наши дни, в эпоху Интернета и социальных сетей.

У меня «задняя мысль» была только одна: заворожить своих читателей религией так же, как был заворожен ею я сам. Хоть я и считал себя евангелическим христианином, однако полагал, что проповедовать свою веру мне не следует. Во-первых, это запрещает журналистская этика. Во-вторых, это не в моем стиле. А в-третьих, столь прямолинейный подход не сработает — меня просто перестанут читать.

Колонка «Поговорим о религии» не была для меня основной работой. Я писал ее по вечерам и в выходные, а затем отсылал по электронной почте редакторам. Но думал я о ней днем и ночью. Мне казалось, я подобрал ключ к двери в волшебную страну и теперь намеревался исследовать каждый дюйм ее территории.

Перечитывая свои колонки, я вижу, что они строились по определенной схеме. Если передо мной вставал вопрос, относящийся к вере, в очередной колонке я начинал искать на него ответ. Например, я сомневался в необходимости платить церкви десятину. Мне думалось, что эта мудрость едва ли исходит от Бога — скорее, это ловкий трюк, придуманный религиозными лидерами, чтобы их организации никогда не оставались без денег. И неужели Бог в самом деле хочет, чтобы небогатый журналист, живущий в округе Оранж и обремененный большой семьей, отдавал Ему десять процентов (до вычета налогов — на этом пасторы особенно настаивают!) с каждой своей зарплаты? Я думал, что попросту не могу себе этого позволить. А потом написал о мультимиллионере по имени Джон Крин, который половину своего дохода (в тот год, когда я брал у него интервью, это составляло 50% от 176,8 миллиона долларов) отдавал на благотворительность. Такую жертву он начал приносить полвека назад по совету своего пастора. В то время Крин боролся за выживание своего бизнеса: на его компании висело 250 тысяч долларов долга.

«Проповедник сказал мне: если будешь отдавать, ничего не ожидая взамен, то Бог воздаст тебе вдесятеро, — рассказывал Крин, фабрикант аттракционов, сейчас уже умерший. — Звучало как выгодная сделка. Я подумал: почему бы и нет?»

Едва он начал отдавать половину, удача повернулась к нему лицом. Крин рассказывал мне, что просто не успевал избавляться от плывущих к нему в руки денег. Они все прибывали и прибывали. Так что я тоже начал платить десятину — и вскоре обнаружил, что прекрасно обхожусь без этих десяти процентов.

Часто я с тревогой задумывался о том, что Бог может потребовать от меня не только части зарплаты, но и чего-то большего. Поэтому писал о людях, которые ради веры шли на гораздо более серьезные жертвы. И никто из них не жалел о том, что совершил. Наоборот, они рассказывали, что теперь их жизнь стала намного полнее. В одной из колонок я размышлял о цене веры на примере одного жителя округа Оранж, бывшего мусульманина, который собирался отправиться на Западный берег реки Иордан проповедовать своим бывшим единоверцам Христа, что было очень рискованно и даже опасно для жизни. (И в самом деле, ему пришлось претерпеть угрозы от террористической группы «Хамас».)

«Я всегда чувствовал призвание стать миссионером среди мусульман, — рассказывал этот человек, попросивший называть его Стивом. Свое настоящее имя он не открывал, поскольку по исламским законам за то, что он делал, ему грозила смертная казнь. — Мусульмане — потрясающие люди, они чище многих христиан. Они готовы умирать за свою веру, а христиане не готовы даже отказаться от любимой телепередачи ради того, чтобы сходить в церковь».

Стив продал все свое имущество: оставил себе лишь смену одежды, несколько книг и гитару, чтобы зарабатывать на свою новую жизнь.

«Я не боюсь, — говорил он. — Я верю, что этого от меня хочет Бог — значит, Он меня защитит».