Терминатор

Я услышал впереди топот и бряцанье железа, поднял глаза на каменную лестницу и увидел пару дюжин человек в кольчугах, разнообразно вооруженных: большими и не очень саблями и мечами, а у некоторых в руках были копья или что-то подобное – длинные палки с неприятными остриями на концах. За моей спиной раздался тяжелый вздох. Я обернулся и глянул на дядю Петю. Он, поймав мой взгляд, сказал: «Ты, парень, не бойся, тут всё понарошку», – и снова тяжело вздохнул. Причина тяжелого вздоха вскоре прояснилась: оказалось, он был вызван не столько скукой от предстоящей имитации захвата пленных, сколько знакомством с дальнейшим сценарием. Копьеносцы окружили меня со всех сторон, направив неприятные острия в мою сторону (я, вжившись в образ, начал урезонивать их по-голливудовски: ничего личного, ребята, сохраняйте спокойствие. Произносил я всё это, разумеется, на английском, а руки с открытыми ладонями держал над головой). В это время меченосцы повалили дядю Петю на землю и начали довольно правдоподобно бить ногами. Дядя Петя держался молодцом – он не пытался защищаться, зато время от времени кричал, что русские не сдаются, а под конец красивым голосом запел песню про «Варяг». Затем нас с дядей Петей заковали в кандалы. К этому времени я уже почти уверился в том, что обижать меня не будут, поэтому к процессу заковывания отнесся с интересом. На руки и на ноги мне были надеты тяжелые стальные браслеты, соединенные друг с дружкой серьезной цепью, которой бы не постеснялся и матерый волкодав. Такая же цепь вскоре оказалась и на поясе. С защелкиванием замков у стражников возникли небольшие сложности. Стражник, занимающийся моими ногами, чем-то там щелкал и вполголоса матерился. Наконец нас повели по направлению к колоннаде, к входу в здание. Идущие впереди стражники тащили меня за цепь, а следующие за мной слегка подпихивали в спину тупыми сторонами копий, приговаривая при этом «американ швайн», из чего я понял, что наши тюремщики а) знают меня и б) не чужды как английскому, так и немецкому языкам. Вскоре нас ввели в огромный полутемный зал, освещенный трепещущим светом электрических свечей. Негромко играла органная музыка. По залу было рассеяно около сотни зрителей – людей обоих полов, одетых странно и разнообразно. В толпе я заметил четырех девиц в мини-юбках и открытых майках, не закрывающих соблазнительных животиков, а рядом с ними обнаружились несколько интересных мужчин в нарядах Зорро, тореадоров и еще каких-то красавцев. Вдали во мраке поблескивали латы средневековых рыцарей и, кажется, нагрудники античных гоплитов. Представление мне пока нравилось, но бỏльшее удовольствие я бы получил, будучи полностью уверенным, что это именно представление, а не следствие или преамбула какой-то трагической ошибки. К последней мысли меня склоняли участившиеся тычки копьями в спину – стражники, похоже, вошли в раж или, возможно, вжились в образ. Я подумал, что если режиссер этой постановки добивался впечатления чего-то не русского и довольно древнего, он вполне преуспел: российской современностью тут не пахло, но появилась мысль о костюмированном празднике в сумасшедшем доме. Подталкиваемые в спину, мы с дядей Петей вышли на середину зала. Посредине стоял помост с двумя виселицами. Точнее, виселица была всего лишь одна – впечатляющее П-образное сооружение, но определено рассчитанное на обслуживание двух персон: с перекладины свисало две толстых веревки с петлями. Нас подняли на помост и надели каждому на шею свою веревку. Моя нехорошо пахла и неприятно колола в районе воротника. Орган смолк, и где-то вдали грозно зазвучала барабанная дробь. Ко мне двинулся священник в коричневой рясе и с кровожадным выражением на лице, судя по свежевыбритой тонзуре, католический. И тут погас свет. В темноте раздавался топот сотен ног, металлические постукивания, какой-то скрежет и масса других звуков, идентифицировать которые я затруднялся. Стало не по себе. Конечно, это очень милая постановка, но в безопасности я себя не чувствовал. Воспользовавшись темнотой, я решил снять с шеи веревку, но не тут-то было: рук было не поднять – они оказались пристегнутыми к железному поясу. Я громко и безрезультатно крикнул несколько раз «Hey, guys!» и начал подумывать о том, чтобы в своих призывах перейти на русский язык. И тут прозвучал мощный музыкальный аккорд, и лица собравшейся перед помостом толпы озарились багровым светом, источник которого находился где-то за моей спиной. Обернувшись, я увидел незабываемое зрелище: прямо от помоста с виселицей далеко вверх уходила широченная, переливающаяся красными неоновыми огнями лестница, на каждой ступеньке которой стояло по четыре девушки с длиннющими голыми ногами, которые ритмично приплясывали под нарастающую мелодию. Через миг я узнал тему: «Superstar» из незабвенной рок-оперы Эндрю Ллойда Вебера, а еще мгновение спустя увидел, что выше пояса длинноногие валькирии облачены в сверкающие золотом панцири, а в руках каждая держит короткий меч-гладиус, не так давно упомянутый Петровым. Словно по команде красавицы обратились ко мне спиной, и я обнаружил, что в том месте, где заканчивались панцири и начинались гладкие ноги, у каждой имеется пушистый перьевой кордебалетный хвост. Девушки подняли мечи и слаженно издали клич, приветствуя кого-то, кто спускался вниз по лестнице из-под самых небес. Герой был одет в очаровательное голубое трико, расшитое брильянтами, а его мощные плечи прикрывал плащик, слегка не достающий до аппетитного зада (я это заметил, когда мой спаситель пару раз довольно ловко крутанулся на одной ноге). Музыка замолкла, прекратилась барабанная дробь, и тут красавец запел. Я его, разумеется, сразу же узнал. Пусть злопыхатели как угодно ругают Стояна Хоева, пусть говорят, что у него нет ни вкуса, ни голоса, ни слуха, но спутать этот тембр невозможно ни с чем! Любой человек хоть раз принимавший участие в русских застольях и певший хором про замерзающего ямщика, узнает этот голос. Именно этот яркий тембр запросто перекрывает немелодичные вскрики гостей, каждый из которых хочет, чтобы было слышно именно его; и как не стараются гости вывести погромче своё «за-а-а-мерз-а-а-а-л ямщик», вскоре становится ясно, что певец тут один, а остальные – бездарные крикуны, и не слишком громкие, к тому же. Как только я узнал голос великого Стояна, голос избирательно поражающий сердца женщин младше пятнадцати и старше шестидесяти лет, я понял, что спасен. Никогда Стоян Хоев не допустит, чтобы в его присутствии обидели звезду, пускай даже американскую! Теперь, когда я признал Хоева, мне отчетливо стали видны иссиня-черные кудри звезды и круглые коровьи глаза – предмет восхищения и зависти соответственно женской и мужской частей его многочисленной невзыскательной аудитории.