Итак, на данный момент существует связь только между двумя мирами – нашим и тем, где король Артур живет в замке Спящей царевны (я его называю замком Белоснежки), и где король Ричард так нехорошо обошелся с моей копией. Можно сказать, что эта конструкция, состоящая из двух миров, обладает абсолютной жесткостью, словно железный штырь, на концах которого навинчены два шарнира – наши миры. Именно эта жесткость обуславливает предопределенность того, что происходит в каждом из миров. Не исключено, что фатальный, то есть заранее предопределенный характер, носит не всякое пустяковое происшествие, а лишь исход наиболее важных событий, которые Петров назвал «реперными». По словам Петрова, обезглавливание моего двойника, совершенное Ричардом в соседнем мире, как раз и было событием пустяковым и несущественным – происшествием, которому не следует придавать значение. Я с трудом удержался от замечаний по этому спорному, с моей точки зрения, вопросу, и продолжил слушать своих товарищей.
Если бы удалось установить связь с третьим миром, наша конструкция сделалась бы треугольником со сторонами из несжимаемых штырей с шарнирами-мирами в трех вершинах. Треугольник, как известно, фигура жесткая, поэтому жесткая заданность того, что должно будет случиться, сохраняется. А вот связь с четвертым миром породила бы новую фигуру – квадрат, который высокоученый Петров зачем-то назвал параллелограммом. И вот этот квадрат (что, по мнению Петрова, известно любому школьнику) – фигура не жесткая. Я не понял, почему квадрат, состоящий из железных штырей, не будет жестким, в ответ на что Петров потребовал у меня пачку сигарет, вывалил на стол ее содержимое и продемонстрировал, как может изменяться форма пачки, при том, что ее стенки не сминаются. Понаблюдав за мучениями сигаретной пачки, я предположил:
– Если каждый из четырех миров будет связан с каждым, то у этого квадрата будут диагонали, и он по-прежнему будет жестким.
Мои собеседники переглянулись, и Роберт Карлович сказал:
– Андрей, вы уловили самую суть. Мы предполагаем, что каждый из миров связан лишь с двумя другими. В этом случае фатальная неизбежность событий исчезнет.
– А почему вы эту неизбежность называете фатальной? Вроде бы фатальная – это ведущая к каким-то очень плохим последствиям. Что это за последствия такие, если отделение головы от моего тела – всего лишь досадный пустячок?
Похоже, я снова уловил «самую суть». Мои друзья хором закивали головами и объяснили, что мир короля Артура со временем ждут очень крупные неприятности. Что это за неприятности мне не объяснили, но дали понять, что мировая атомная война или столкновение Земли с кометой по сравнению с грядущей катастрофой – всего лишь небольшие недоразумения. Затем они добавили, что, если жесткая связь между нашими мирами сохраниться, нас тоже ждут большие неприятности, поэтому необходимо открыть путь в два других мира. Просветив меня таким образом, собеседники удовлетворенно умолкли – похоже, им казалось, что все необходимые объяснения уже даны.
– При чем здесь съемки фильма? Я про них спрашивал!
Мне объяснили, что вся затея с фильмом учинена для того чтобы выполнить один из элементов особой секвенции, которая установит связь с третьим миром. Я тут же поинтересовался, в чем заключается этот элемент, и получил ответ: двадцать миллионов человек должны хором произнести некую фразу – мантру, как уточнил Роберт Карлович, большой любитель непонятных словечек. Не поверив ушам, я переспросил. Оказалось, что всё правильно, слух меня не подвел – необходимый хор состоит из двадцати миллионов участников.
– Не понимаю, как вы собираетесь этого достигнуть?
На этот вполне естественный вопрос Петров грубо посоветовал мне включить мозги, а Роберт Карлович лишь недоуменно поднял брови, после чего они быстро ушли.
Грубый тон Петрова и, в особенности, удивленная физиономия наставника, меня очень уязвили – думаю, к человеку, у которого по вине присутствующих недавно оттяпали голову, можно было бы проявить бóльшую снисходительность.
Глава XI