На него несется ударная волна, подняв облако раскаленного до миллионов градусов газа и пыли. Разлетаются оконные в дребезги рамы. И крошится оконное стекло. Оно летит прямо ему в лицо. Вонзается в руки и голову. И он чувствует боль и кричит. И его вдавливает в кирпичную кладку стены. И он теряет сознание. Но в тот же момент приходит в себя.
И в стеклянные окуляры резинового противогаза, он видит перед собой всех. Гражданских и военных. Кто-то идет сам. Кого-то тащат на носилках. И он, все еще в каком-то полуразрушенном многоэтажном, еще каким-то чудом не рухнувшем пока кирпичном здании. Без окон и кругом все разбросано и перевернуто. На полу, прямо под ногами людей выбитые оконные рамы и все в битом стекле. И он видит все, видит этот наступивший конец света. В выбитые полностью от ядерного удара и ударной волны окна. Видит летящий по воздуху радиоактивный пепел. Пепел сожженного атомной войной живого мира. Его родного мира. Мира, который он так никогда и не видел. Никогда.
Он лишь видит пепел. Серый хлопьями парящий, почти невесомый пепел. Пепел сгоревшего в атомном хаосе живого мира. Пепел тех, кто попал под сам ядерный удар. Этот пепел залетает в те выбитые окна, и летит по помещению, где он находится. Пепел кружит в отравленном зараженном воздухе и вокруг находящихся здесь же укрывающихся от ядерного удара людей. В специальных защитных костюмах и таких же, как и он противогазах.
Он слышит их крик и плач маленьких совсем еще детей. И вой сирены. Это постоянный неумолкающий громкий вой. Оглушающий вой, который не смолкает и звенит в его мальчишеской голове. И он ищет лихорадочно тот нужный укол. Чтобы спасти себя. Его колотит от озноба и от жара. Ему плохо. И он встает и расталкивая всех пробирается по битому стеклу, быстро к выбитому одному окну. И видит тот мир. Ядерный мир. Мир хаоса и смерти. Умерший мир, живым который он вообще никогда не видел.
В выбитое ударной волной окно он видит руины разрушенного войной города. Незнакомого города. Чужого уже города. И мертвого, как и все вокруг.
Разрушенные здания домов и заваленные битым кирпичом улицы. Перевернуты оплавленные высоким жаром ядерного взрыва дотла сгоревшие автомобили и автобусы. Погнутые почти до самой заваленной кучами обгоревшего мусора такие же в угольной саже фонарные уличные столбы. Он видит впереди себя это все. И все это уходит вдаль. На километры. И куда-то в сам горизонт. И только с неба не прекращая, падает серый большими хлопьями радиоактивный пепел. И кругом трупы людей. Обгоревшие до угольного состояния трупы женщин и детей, мужчин стариков. Где прямо на кирпичных кучах зданий, где под завалами тех кирпичей. Где по одному, где просто, сваленные кучами и вперемешку с человеческими костями среди огромных тех из битого кирпича холмов.
Алексей протягивает свою руку, прямо в то окно на ту улицу. И тот пролетающий мимо его окна и его самого стоящего в том окне пепел, оседает на его мальчишеские пальцы. И он растирает пепел ими. И подносит к маске противогаза, пытаясь рассмотреть его ближе.
И внезапно вспышка плазменного луча прорезает небо. Одна, вторая. За ней уже третья. И Алексей видит, их. Видит машины. Машины Скайнет идущие по самим руинам разрушенного и выжженного ядерной бомбардировкой города. Он видит их блестящие бронированные титаном роботов в сервоприводах и гидравлике эндоскелеты, мелькающие среди полуразрушенных стоящих пустыми одиночными стенами зданий. И они идут сюда. Идут к нему и к этому единственному, вероятно еще не рухнувшему после удара ударной волны зданию. Идут, прямо по трупам мертвых людей. По их белеющим под серым осевшим пеплом черепам. Давя их своими роботов металлическими похожими, на человеческие, механическими терминаторов ногами.
Алексей видит, бегущих еще по улицам к этому дому оставшихся еще в живых людей. Бегущих по разрушенным и сожженным улицам. Со всех сторон. Бегущих к этому его дому. То там, то там, между руин домов и искореженных огнем машин. И многие из них не успевают даже приблизиться к этому дому. Их уничтожают машины. Просто расстреливают из плазменных винтовок, ослепляя его вспышками выстрелов и громкими звуками очередей.
Он слышит людские крики о помощи, но не может им ничем помочь.