Терминологическая деривация в языке науки: когнитивность, семиотичность, функциональность

В то же время при этом происходит как бы транспонирование (переход) совокупностей терминов от автора, языковой личности-творца к языковой личности(-ям) – интерпретатору, что косвенно влияет на объективность, адекватность и эволюционность концептуализации терминосистем, их свойств, признаков, функций ввиду несовпадения интеллектуально-личностных, когнитивно-мыслительных и др. способов и форм восприятия и рефлексии действительности у „я“-творца и „я“-интерпретатора.

„Обезличенные“ требования к языку науки как к многоуровневой целостности несовместимы с его субстанцией, сущностью, статусом и приводят к нивелированию (а возможно, и уничтожению) индивидуально-творческого аспекта его генезиса и специфичности, что отрицательно сказывается на тенденциях и перспективах его развития и совершенствования. Вот как оценивает, например, требование моносемии в языке науки Р.А. Будагов: „…принцип „одно слово – одно значение“ для любого естественного языка – это не только не идеал, но гибель языка: превращение его в средство, совершенно не способное быть „непосредственной действительностью мысли““ (Будагов 1989: 49).

В защиту полисемии в языке научного стиля изложения выступают не только лингвисты, но и ученые – представители физико-математических, биологических, медицинских и др. наук (творцы), что особенно показательно. Так, видный американский специалист по компьютерной технике М. Таубе считает: „если бы каждое слово имело только одно значение и каждое его значение выражалось бы только одним словом, было бы невозможно описать словами, что любое данное слово означает“ (Таубе 1964: 39).

Противоположные взгляды на проблему довольно часто высказываются лингвистами (позиция интерпретатора): „наиболее существенными признаками термина являются: социально регламентированная, точно ограниченная сфера применения и точное соотношение слова и вещи (или явления). Субъективные реакции, отраженные в каждом слове обыденной речи, чужды термину – термин внеэмоционален и объективен. Термин не индивидуален, а социален…“ (Реформатский 1986: 165).

Думается, более пластична и объективна следующая позиция, релевантная для параметрирования языка науки в целом: „…подлинно большие ученые, в том числе, разумеется, и физики, и математики… всем своим творчеством доказывали противоположное – единство ресурсов языка в самом стиле научного изложения.

Разумеется, эмоциональность эмоциональности рознь. Хорошо написанный учебник по физике эмоционален иначе, чем учебник по истории или литературе. Но если учебник по физике создан талантливым физиком и с увлечением, то всякий тонкий ценитель характера изложения материала не пройдет мимо если не внешней, то внутренней эмоциональности изложения. В самой простоте и ясности можно обнаружить подобную внутреннюю эмоциональность изложения“ (Будагов 1989: 53). С позиций антропоцентризма выступает Р.А. Будагов против интерпретации стиля научного изложения как имеющего „антиэмоциональный“ характер, против ограничения „понятия языковой эмоциональности рамками лишь стиля художественной литературы“ (там же: 52).

Отмечающаяся в научной литературе гетерогенность трактовок сегментных единиц понятийного пространства языка науки обусловливается как интра-, так и экстралингвистическими факторами, избираемым подходом и приоритетными принципами исследования; ориентацией при анализе на термин – член языка (макрохарактеристика) или на термин – член терминологии (микрохарактеристика) (Реформатский 1986: 166); ролью и компетенцией творца – или ролью интерпретатора и т. д.

Подчеркнём, что „терминология и терминотворчество – такие области языка, в которых… сталкиваются вкусы и интересы профессионалов – специалистов, языковедов и… ревнителей чистоты и точности словоупотребления… здесь требуются совместные действия и единство позиций языковедов и специалистов отдельных отраслей науки и техники. К сожалению, ни о каком единстве пока, по-видимому, не может быть и речи…

Оценка… терминов проводится с разных позиций и обращена к разнородным явлениям“ (Скворцов 1971: 228).

Итак, третий этап развития концепции языка науки характеризуется как значительной переориентацией, переосмыслением принципиальных основ (позиций) первого и второго витков, так и их дальнейшим развитием, коррекцией в инновационном плане, с учетом реальности новой парадигмы гуманитарного знания.