Тернистый путь

Были зверски убиты руководитель отряда казахских рабочих, начальник уездной милиции и член петропавловского совдепа Исхак Кобеков, один из руководителей рабочих Гали Есмагамбетов, организатор и вдохновитель казахских рабочих, член совдепа Карим Сутюшев и матрос Зимин, который прибыл в Петропавловск из Акмолинска накануне переворота. Многое можно было бы написать об этой зверской расправе над мужественными борцами.

Даже с животными, которых убивают на мясо, с которых сдирают шкуру, мясник поступает мягче, чем беляки поступили с большевиками!

Грядущие поколения не должны забывать борцов за советскую власть!

…Все, что было у нас съестного, мы роздали этим десяти оставшимся в живых, поделились одеждой. От нашей заботы у них на щеках пробился слабый румянец.

Невозможно было спокойно смотреть на них со стороны, когда мы делились съестными припасами. Запавшие глаза остановились на еде, и, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Дрожащими костлявыми пальцами хватали они куски и тут же торопливо запихивали их в рот. Обмороженные щеки их сморщились, безжизненные глаза не могли оторваться от хлеба.

Вот до какого состояния довели людей «ученые» «деликатные» господа, превозносящие свою гуманность!..

Мы расположились прямо на земляном полу. За дверями стоят часовые. Вид у них самодовольный и бравый, словно вышли они победителями из тяжелого боя и теперь охраняют своих побежденных. Когда на пути к Петропавловску они услышали, что красные наступают, то испугались, приуныли, но теперь снова ожили, подняли головы.

За еду мы обычно принимались впятером. Я, Бакен, Абдулла, Жумабай, Баймагамбет (Жайнаков) всегда делились последним куском хлеба. Но сегодня нам пришлось туговато. Раздав запасы изможденным товарищам, мы сами остались голодными.

Нужно было как-то связаться с городом, закупить что-либо из продуктов. Абдулла передал моему жиену деньги, и тот после смены отправился в город. До позднего вечера сидели мы в ожидании и, не дождавшись, голодные легли спать.

Наступило утро. Словно мертвецы из могилы, поднимаемся мы с земляного ложа, голодные и простуженные.

Вскоре подошла долгожданная смена моего жиена. Он стал у двери, и Абдулла с Жумабаем пошли к нему узнать, купил ли он вчера нам продуктов. Мы наблюдали за разговором издалека. Вернулись товарищи возмущенные, с искаженными от злости лицами.

— Твой жиен не принес нам ничего! Да еще издевается, говорит, что никаких денег мы ему не давали!

Посмотрев еще раз с ненавистью в сторону часового, друзья попросили меня:

— Иди ты, скажи, чтобы хоть деньги вернул. Может быть, тебя уважит. Он с нами не разговаривает, смотрит как зверь.

— Я ему денег не давал, как же мне их требовать обратно? — ответил я.

Но они настаивали, и мне пришлось подойти к жиену:

— Почему ты отказываешься вернуть деньги? В чем дело?

— Они врут! Никаких денег я не брал. Разве я могу сделать подлость людям, среди которых находитесь вы? Они сами вас обманывают!..

Я так ничего и не добился от своего родственника. Голод и несправедливость разозлили нас еще больше. Сидели и молчали до вечера.

Перед заходом солнца за нами пришли солдаты, похожие на петухов с нашитыми на рукавах знаками отряда атамана Анненкова. Наскоро собрав нас, приказали свернуть постели и погнали неизвестно куда. В бараке остались только красноармейцы. Мы едва успели распрощаться с ними.

На улице метель. Холод пронизывает до костей. Нас повели не по центральной улице, а окольными путями по глубокому свежему снегу, без тропинок. Идем по сугробам, глубоко проваливаемся.

Добрались до вокзала. Люди смотрят на нас с любопытством и состраданием. Останавливаются, загораживают дорогу. Атамановы молодчики то и дело покрикивают:

— Прочь с дороги! Отходи подальше, в сторону!

Народ шарахается. Конвоиры окружили нас со всех сторон, держат оружие наготове. Вышли на перрон. На путях длинной вереницей стоит множество вагонов. Железнодорожные рельсы, словно змеи, расходятся в разные стороны. Нас остановили возле двух вагонов для перевозки скота.

Мы сняли с плеч пожитки, положили их на землю и сгрудились потеснее.

Один из старших конвоиров привел железнодорожного служащего. Тот открыл эти телячьи вагоны, обстоятельно осмотрел их и сказал:

— Разделитесь на две группы и располагайтесь! Мы разделились по вагонам. В них неуютно, холодно, стены тонкие, в щели задувает ветер. Расселись мы на нарах, плотно прижались друг к другу. Посреди вагона чугунная печка. Окон нет. Единственное отверстие прикрыто снаружи ставнем. Со скрипом закрыли дверь на засов, поставили у вагонов часовых, а остальные молодчики из конвоя разошлись.

Настроение у нас подавленное. Вскоре опять появились солдаты.

— Получайте хлеб!

Выдали по две буханки хлеба нашему вагону и соседнему, разрешили сходить за кипятком. Вручив ведра, конвоиры предупреждают:

— Запомните раз и навсегда! Если кто вздумает бежать, получит пулю на месте!

Скоро принесли кипяток. Один из товарищей зажег огарок свечи. При ее слабом пламени мы пили «чай», стараясь хоть немного согреться.