Тернистый путь

— Мой герой, у тебя телосложение крепкое, подходящее для очистки колодца. Ну-ка, покажи этим жигитам свои способности!

Я начал орудовать бадьей. Айса поддразнивал своих:

— Эй вы, удальцы, почему лениво поворачиваетесь, берите пример с него!

Ночевал я у Айсы. Расчесывая свою длинную седую бороду, он расспрашивал меня и сам много рассказывал. Айса показался мне умным, сведущим стариком. Он похож на старого ястреба. В его саманном домике две комнаты.

Совершая намаз, Айса сказал:

— Голубчик мой, ты производишь впечатление достойного жигита, но почему не совершаешь намаз?

— Моя одежда не совсем чиста для совершения намаза. К тому же болячки одолевают меня, — начал я отнекиваться.

Подоили яловых кобылиц. Утром, не дожидаясь чая, я напился кумыса и тронулся в путь.

Перевалив через сопку, я увидел три-четыре аула. Юрты были установлены рядами перед горой Далба, в широкой и просторной долине. Аулы зажиточные, здесь много скота. Я свернул с дороги, зашел в белую юрту. За юртой пасся оседланный, но разнузданный конь. Войдя в юрту, я поздоровался и застыл от удивления. Произошла необыкновенная встреча.

В юрте только что приступили к утреннему чаепитию. На почетном углу дастархана, напряженно выпрямившись, сидел молодой человек, круглолицый, с глазами верблюжонка, прямым носом, с пробивавшимися усиками. Я его узнал сразу. В прошлом, 1918 году, зимою в Акмолинске этот жигит учился на вечерних курсах, где я преподавал. Из Баян-аула, из рода Каржас, учился в акмолинской семинарии некто Карим Сатпаев. От Акмолинской и Семипалатинской областей алаш-орда выдвинула тогда делегатом в учредительное собрание Абикея Сатпаева, его родного брата. В Акмолинске сам Карим Сатпаев близко общался с нами, и когда мы открыли курсы по обучению казахских подростков, Карим привел к нам жигита из своего аула. Тогда они вдвоем жили в доме известного казахского бая Матжана… И вот теперь, в апреле 1919 года, в Баян-аулском районе, в казахском ауле возле горы Далба, утром в юрте я встретился со своим круглолицым учеником, которого к нам привел Карим год назад. Какое неимоверное совпадение! Как дубинка, воткнутая в землю тонким концом, торчал жигит в почетном углу и спокойно глотал чай. Раньше одевавшийся со вкусом, он и теперь не изменил своей привычке. Когда я поздоровался, он ответил вежливым приветствием. «Садитесь пить чай!»— последовало приглашение.

Я сел ниже всех, на почтительном расстоянии от дастархана. Стараюсь не выдать себя. Когда начались обычные расспросы, я сказал то же, что и аксакалу Айсе: «Еду из Баяна в аул Балабай, из рода Бабас».

Мимолетным взглядом я заметил, что ученик мой пристально смотрит на меня. Пока я выпил две пиалы чаю, он не отрывал от меня глаз. Когда я ответил на его взгляд, он спросил:

— Как вас зовут?

— Дуйсемби, — ответил я.

Мой ученик разочарованно пошлепал губами, изобразил удивление на лице и замолк. Он был уравновешенным, серьезным жигитом и ограничился молчаливым удивлением, не стал расспрашивать.

Разузнав дорогу, я пошел дальше. Выйдя из юрты, я первые мгновения колебался: может быть, вызвать ученика, отвести в сторонку и наедине рассказать ему обо всем? Но если я расскажу одному по секрету, то этот секрет распространится на всю округу. Я поплелся дальше. С запада дул холодный ветер. Обыкновенный, весенний, временами усиливающийся до ураганного. По небу плыли темно-серые густые облака, словно льдины весеннего половодья. Плоская равнина, увалы, сопки, холмы и горы — сегодня все мне казалось серым, непривлекательным. Целый день я шел по безлюдной тропинке.

На закате среди мелких сопок я узнал возвышенность Кара-Тока[78], о которой мне рассказывал Ильяс.

Он говорил: «Запомни, что на ее вершине будет видна зимовка. Тебе, наверное, придется заночевать в том ауле…» Я заинтересовался названием «Кара-Тока», потому что мои предки принадлежали к этому роду.

Я подошел вплотную к зимовке, но никого не увидел. Кажется, жители ее только что откочевали. Дворы раскрыты, словно разрушенные пещеры. Лежат трупы двух лошадей. Вокруг падали носятся собаки. Они с остервенелым лаем ринулись на меня, защищая свою жертву. Я зашел в одну из землянок — ни души. Взобрался на крышу и оглядел окрестности. Между сопками тянулся сухой овраг и пропадал в степи. У подножия Кара-Тока бурлил ручей. Вдали виднелся пасущийся скот. Прикрытое серыми облаками солнце уже перевалило за сопку.

Как мне быть? Дойду ли я до того аула, где пасется скот? Не заночевать ли мне на этой заброшенной зимовке?.. А на ужин сварить кусок падали? Что же зазорного в этом?.. В омском лагере сидели вместе с нами венгры. Они каждый день убивали по одной собаке и съедали ее. Однажды венгр Хорват и Панкратов угостили меня собачьим бульоном, и я не отказался. А чем мы лучше венгров? Если они едят собачье мясо, почему бы мне не поддержать силы мясом сдохшей лошади?..