Тернистый путь

— Есть, есть, мамаша, — заговорил Алексей Иванович, несколько смутившись. — Но изволите ли видеть, дорогая моя, — продолжал он, снова усаживая ее на диван и подкладывая за спину подушку, — столуюсь я у фельдшерицы, кстати, у ней же и чай пью, одному скучно, во-первых, а во-вторых, где же мне возиться самому? Я не привык и не умею, по правде сказать. — И, быстро оборотясь к Куле, добавил: — Я и сейчас прошу тебя, сестра, напоить нас чаем. Вот тебе сахарница, — прибавил он, указывая на щегольскую сахарницу, — тут и чай, и сахар, и несколько серебряных чайных ложек. Вероятно, ты большая мастерица разливать чай? Я помню, — продолжал он, — каким превосходным чаем ты угостила меня, когда я был с визитом у вашего вырыпаевского батюшки. — И, взглянув на Кулю, всплеснул руками и чуть не вскрикнул. — Боже мой! Да что же ты не умоешься, сестра? Ведь у тебя все лицо в пыли. Пойдем-ка… Умойся. И вы, мамаша, не хотите ли освежиться? Вы тоже вся в пыли.

— Это ничего, можно, — проговорила старуха, вставая с дивана.

— Пойдемте-ка ко мне в спальню. Вот вам умывальник, мыло, полотенце, губка.

— А где же вода-то?

— А вот и вода, — проговорил Алексей Иванович, нажав педаль мраморного умывальника. — Это очень просто делается, — продолжал он, показывая Куле, как именно следует обращаться с умывальником.

— Вот диковина-то! — удивлялась Куля, глядя на струившуюся фонтаном воду. — Я отродясь не видывала таких.

— Хороша штука! — проговорила старуха, покачивая головой. — А дорога?

— Кажется, рублей двадцать пять, но, право, хорошенько не помню. Нашему брату, доктору, без таких умывальников нельзя, на дню-то беспрестанно приходится руки мыть. Ну, умывайтесь же, дорогие мои, а я пока приготовлю в гостиной все, что требуется для чая. Умывайтесь, умывайтесь. А вот тебе и духи, — прибавил он, подавая сестре склянку духов. — Вероятно, ты, такая хорошенькая и молоденькая, не прочь будешь подушиться.

И, весело расхохотавшись, он вышел из спальни, притворив за собою дверь.

Старухе мраморный умывальник не понравился по своей дороговизне.

«Лучше бы коровку купил на эти деньги, — думала она. — А то коровки-то нет, поди».

Зато Куля была в восторге. Весело хохоча и вся раскрасневшись от удовольствия, она подставляла под фонтанчик голову и восхищалась падавшей на нее свежей струей. Умывшись, она подбежала к зеркалу, стоявшему на небольшом столике, села против зеркала на стул и принялась расчесывать волосы лежавшим на столике черепаховым гребнем. Подошла к этому столику и старуха, посмотрела на столик, заставленный разными косметиками, перенюхала их, покачала головой и вдруг вытаращила глаза, увидав на том же столе несколько в беспорядке разбросанных женских шпилек, которых даже и не заметила добродушная Куля.

«Нет, женить, женить надоть», — подумала старуха и быстро отошла от столика.

Немного погодя они были уже в гостиной и сидели вокруг чайного стола, накрытого белой тонкой скатертью и уставленного корзиночками с печеньем для чая. Кулю Алексей Иванович засадил за самовар, блестевший, как золото, и заставил ее разливать чай.

— Кушайте, мамаша, дорогая, кушайте! Вот вам булочки, сухарики, рисовое печенье. Вот сливочное масло, сыр. Кушайте, милые мои!

Пришел наконец и Сашок. Он успел дать корму лошадям, который купил на базаре, вымыл тарантас и даже успел сбегать на реку и искупаться. Словом, молодец молодцом, только заплаты на локтях пиджака да личные сапоги[2] с заправленными за них штанами как-то не гармонировали с его веселым улыбающимся лицом.

— Вымыл я, братец, тарантасик ваш, в каретничек поставил, — проговорил он, весело улыбаясь и потирая грубыми руками. — Теперь опять словно новенький.

Алексей Иванович принялся усаживать его за чайный стол; но Сашок, увидев скатерть, блестевшую, как серебро, корзиночки с печеньем и разложенные чайные салфеточки, смутился как-то и за стол не сел.

— Я вот здесь, братец, здесь, — проговорил он, указывая на угол. — Не беспокойтесь, мне здесь способней будет.

И он уселся в угол за небольшой столик, ничем не прикрытый. За чаем старуха мать принялась расспрашивать Алешу о стоимости всей этой обстановки. Алексей Иванович даже рукой махнул и объявил, что все это обошлось ему довольно дорого.

— Ведь я вам писал, кажется, что, поступивши в университет, я познакомился с князем Сердобиным, с отцом нашего здешнего Сердобина. Вероятно, слыхали фамилию эту?

— Как не слыхать, братец, — заговорил Сашок, прихлебывая чай с блюдечка, — богатейший барин. Я летось ему паровую молотилку оправлял. Богатейший!.. Усадьба какая!..

— Да, это очень богатые люди, — перебил его Алексей Иванович. — Итак, — продолжал он, — поступив в университет, я случайно познакомился со стариком князем, приготовлял двоих его сыновей в гимназию, ученики мои блестящим образом выдержали экзамен, и вот старик князь обрадовался, предложил мне жить у него в доме в качестве репетитора и назначил мне приличное вознаграждение, а именно двадцать пять рублей в месяц.

Старуха мать даже руками всплеснула.

— Двадцать пять рублей, — прошамкала она, — господи!