Тернистый путь

— Родной мой Сакен, раздевайся и садись пить чай! Никто сюда не придет. А если кто и придет, ты переждешь в комнате моих дочерей! — опять захлопотала она.

Я умылся и присел к столу. Довольный благополучным побегом, я говорил о будущем, с удовольствием ел оладьи и пил душистый казахский чай, которого не было у нас на протяжении девяти месяцев.

Мне как-то не думалось, что есть на свете женщины умнее и храбрее мужчин. Я ошибался. Тетя Батима оказалась сильной духом, умной и спокойной женщиной. Конечно, в спокойной обстановке каждый может выглядеть сильным и умным. Но каким он будет в трудную минуту? Именно в трудную минуту тетушка Батима оказалась на высоте.

Поверьте мне, не всякий осмелится принять в свой дом человека, за которым рыщут по пятам колчаковские убийцы. Как не восхвалять такую женщину, как не уважать ее за силу духа!.. Мы долго сидели, мирно беседуя, я, Жанайдар, тетушка Батима и ее дочери. Я попросил одну из дочерей срезать с моего пиджака семинарские пуговицы и пришить обыкновенные, черные.

В полдень приехали к хозяйке знакомые из аула. Пришел сын Мухана, учащийся, с двумя своими товарищами. Один из них был Каскей Утекин. Пришел наконец и сам Мухан. За бесбармак сели все вместе… Но разве могут обойтись казахи без расспросов? Когда подошел черед говорить мне, я постарался не возбуждать подозрений. Приехавшие из аула, между прочим, выражали недовольство алаш-ордой, каким-то распоряжением и, видимо, приехали добиваться справедливости в каком-то спорном вопросе.

Вечером в комнате Жанайдара обсудили план моих дальнейших действий.

Разработали два варианта. Первый — из Омска на поезде добраться до Петропавловска. Там, на улице Торговой № 64, встретиться с Абдрахманом Байдильдиным. В случае его отсутствия двинуться на его родину, к озеру Таинча, расположенному южнее Петропавловска. По убеждению Жанайдара, Байдильдин в то время являлся верным нашим единомышленником. С его помощью я мог направиться далее в Кокчетавский уезд к фельдшеру Ниязову, затем встретиться с Досовым и через Атбасарский и Акмолинский уезды, через Голодную степь переправиться в Туркестан, где уже установилась советская власть.

Второй вариант выглядел так: из Омска поездом добраться до Славгорода (по-казахски Шот), что в Алтайской губернии. Там зайти на квартиру к двум большевикам. С их помощью перебраться в Павлодар (Кереку), а оттуда в Баян-Аул. Там в горах, где располагаются поселения рода Суюндик, найти родственников отца. В Баян-Ауле встретиться с фельдшером Шайбаем Аймановым. Здесь можно повременить, отдохнуть, затем перебраться в Акмолинский уезд и опять через Голодную степь — в Туркестан.

Жанайдар написал письма Абдрахману Байдильдину, Абульхаиру Досову, Динмухаммету Адилеву.

Назавтра, взяв у Мухана денег на дорогу, я отправился в путь.

До вокзала меня довез Жанайдар на санях Мухана. Обошлось без происшествий. Здесь Жанайдар побежал узнать, когда отправляется поезд на Петропавловск, а я остался у саней, возле отцепленных вагонов, подальше от вокзала. Через некоторое время Жанайдар вернулся и сказал, что поезд отходит в десять часов. А сейчас было только восемь. Жанайдар сам пошел за билетами. Он хотел посадить меня в вагон и лишь потом уйти. На вокзале мог встретиться кто-либо из казахов-интеллигентов, знавших меня в лицо, потому что я учился в омской семинарии с 1913 по 1916 год. Все наши планы могли сразу же провалиться, если меня узнают казахи из олаш-орды. Поэтому, когда Жанайдар кинулся покупать билеты, я насильно удержал его. Могли заметить, что Жанайдар разговаривал со мной, и установить за ним слежку. Я убедил его, что нам пора расставаться, так будет лучше. Попрощавшись с товарищем, я незаметно вошел в здание вокзала.

На вокзале многолюдно. Слоняются, томятся пассажиры, которые вот уже несколько дней не могут купить билеты. Много деревенских мужиков и баб с котомками за плечами. Здесь же снуют торговцы, усталые и оборванные солдаты, голодные дети.

Я зашел в зал ожидания третьего класса, где было полно бедняцкого люда.

Вокзал просторный, с каменным полом. Я не спеша осмотрел публику — нет ли знакомых? Изменил свою походку, попытался исказить лицо, чтобы не опознали. То и дело сновали взад-вперед солдаты Колчака, патрулирующие на станции. Офицерье вышагивает чинно и важно, сверкают погоны и шашки. Вокзал напоминает муравейник. Шум, гам, толкотня. Я подошел к старому солдату и мужику, которые с семьями расположились в углу между стульями. Чтобы завязать разговор, я спросил про поезд на Петропавловск. Окошечко кассы было еще закрыто. Я присел. Старый солдат рассказывал мужикам о германской войне, о России и наконец заговорил о большевиках. Мне он показался человеком бывалым.

О большевиках он рассказывал так, будто знал о них только один он, а мужики слышали это слово впервые.