Тернистый путь

— Нет, когда автономия, то ханства не бывает. По-русски говоря, образовалась республика, — пояснили они.

— Откуда мне знать? Я подумал, что у вас, как у казахов.

— А разве у казахов есть хан?

— Есть. По имени Букейхан, — ответил я.

Оба громко рассмеялись и стали доказывать, что Букейхан вовсе не хан и что ханы — это вообще плохо. Они начали ругать башкирского Заккия Балитова. Говорили также о том, что малым народностям, входящим в состав России, никто, кроме большевиков, не даст свободу.

Я же, наоборот, начал хаять большевиков. Они пояснили, что плохие слухи о большевиках распускают грабители и еще те люди, которые против свободы и равенства.

Наконец они заключили:

— Эх, Дуйсемби, хоть ты и умный и к тому же немного образованный, тебя, оказывается, неправильно настроили, направили по ложному пути…

Мои попутчики сошли на одной из станций, не доезжая Славгорода. Мы обменялись адресами. И они, и я дали, как мне думается, выдуманные адреса.

Я достал из кармана записную книжку и карандаш и стал записывать арабским шрифтом. Глядя, как я пишу, оба с улыбкой переглянулись:

— Говорил, «ученик», а сам без единой ошибки написал…

Мы прибыли в Славгород, когда наступила вечерняя мгла. Это конечная станция Кулундинской железной дороги. Казахи ее называют Шот.

От вокзала до города около пяти верст. Состоятельные люди уехали на извозчиках. Многие поплелись пешком, и я с ними. Шли по узкой тропинке, которая днем немного подтаяла, а к вечеру подмерзла. Луны нет, вечер темный. Спотыкаясь, едва волоча ноги, вошли в город. Людей не видно. Низенькие домишки, как в деревне, занесены снегом почти доверху.

Кроме меня, все разошлись по знакомым адресам.

Я шагаю один в поисках ночлега. Встретились двое с саблями на боку, солдаты атамана.

— Где здесь постоялый двор? — спросил я.

Они показали дорогу. Я подошел к указанному дому и постучался. Дверь занесена снегом, окон не видно. Через некоторое время кто-то открыл ворота.

— Переночевать можно?

— Заходи, если поместишься…

Вошел. В двух смежных комнатах темно, грязно. В одном углу стоит красно-пегий теленок. Вонь, запах пота, махорки.

До меня здесь обосновались несколько мужиков и цыган с женой. Мне досталось место в углу, рядом с теленком. Мужики долго не спали, вели разговор о политике. Больше всех говорил чернобородый цыган. Он ругал большевиков, но хитро. Сначала ругнет, а потом расскажет, как колчаковцы исхлестали розгами одного мужика, как расстреляли другого. И, наконец, закончил:

— Выхода нет!… Куда податься крестьянину? Только в горы да в леса. А чем жить? На Колчака нападать, добром с ним поделиться. Вот мужики поневоле и становятся красными… Как растает снежок, загуляют по всему краю красные банды! — ликовал цыган.

Мужики, кивая головами, сдержанно соглашались с ним — куда денешься? Цыган повернулся ко мне:

— Ты из Татарки приехал? Не слышал, там, говорят, красные недавно большую бучу затеяли?

Я скромно рассказал то, что слышал. Наутро я вышел в город.

Славгород, хотя и считается уездным городом Алтайской губернии, похож на обычный зажиточный поселок. Стоит в открытой степи.

Я поинтересовался, живут ли в городе казахи. Оказалось, что есть две казахские семьи. Я зашел в одну, но все мужчины этой семьи встали рано и ушли на базар. Я отправился туда же. День оказался базарным. Со всех концов по улицам на санях стекались на базарную площадь мужики. Я зашел на почту, написал письма в Омск — Мухану и Жанайдару, затем пошел на базар. На широкой открытой площади рядами стояли лавки, толпился народ. Здесь были крестьяне, только изредка попадались люди, одетые по-городскому. Казахов вообще не видно. Торговля кипит. На санях полные мешки пшеницы, овса, ячменя, муки, ящики с маслом. Привязаны к саням пригнанные на продажу волы, овцы, кони, свиньи. Народу кишмя кишит. Одни покупают, другие продают, третьи прицениваются, четвертые просто глазеют. Прохаживаясь, я увидел неуклюже переваливающегося человека в халатообразном купи, в тымаке.

Он оказался казахом из Павлодарского уезда Баян-Аульского района, из рода Каржас. Звали его Смагул. В Шот он приехал искать работу. Работы не нашел и теперь думает возвращаться домой. Я обрадовался неожиданному попутчику. Он спросил, кто я.

— Я казах Слетинской волости Омского уезда… Батрачил в Омске. Являюсь близким родственником борца Хаджимухана. Брожу сейчас в поисках своего нагашы, живущего в Баян-Аульском районе Павлодарского уезда.

Договорились вместе идти в Павлодар.

— Сегодня побудем здесь, — предложил Смагул. — Тут одному лавочнику-татарину требуются работники рубить дрова. Наколем ему дров, и за этот труд он нам заплатит двадцать рублей. А завтра отправимся.

— Хорошо, — согласился я.

— В таком случае пойдем в лавку.

Мы быстро договорились с лавочником, высоким рыжим татарином.

Смагул решил сразу же попрощаться с хозяином своей квартиры. Он жил в доме казаха, который сторожил помещение казахского волостного исполнительного комитета в Славгороде. Оказывается, в Славгородский уезд входили две казахские волости, одну из которых называли Сары-Аркинской.