Терновая крепость

Доска эта попала сюда в дни, когда строили дамбу, и была в ту пору чертежным столиком, но ножки у него отломались, и его «останки» достались Матуле. С тех пор доска выполняла различные функции. Вообще-то главным ее назначением было служить столом, хотя ножек к ней так и не приделали. Матула раскатывал на ней тесто, резал табак и сало, потрошил рыбу, сушил грибы. И называл он ее попросту доской. Когда она, после многократного употребления, приобретала бурый цвет и пропитывалась определенным запахом, старик оттирал ее на берегу песком и высушивал на солнце. В данное время доска была темно-коричневой.

Дюла выложил гостинцы, присланные тетушкой Нанчи, один вид которых предвещал удовольствие желудку.

Наверно, мы обойдемся и без раков, дядя Герге.

Увидим.

И Дюла увидел. Когда вода в кастрюльке забурлила, Матула бросил в нее раков, а когда они покраснели, старик высыпал их горкой на стол.

— Вот их как нужно есть, — сказал он, отломив клешни как раз у «короля» и положив на тарелку Дюле белое мясо. — И не смотри на него, будто на неспелую грушу. Сначала попробуй.

Дюла не испытывал никакого интереса к раку и не имел желания его попробовать. Но стоило ему взять в рот нежное, мягкое, как масло, мясо рака и проглотить первый кусок, как…

Дядя Герге, а ведь это очень вкусно!

А я что говорил? Мы заставим полакомиться раком и Белу.

Кряжа-то?

Его самого. Белу.

Мы зовем его только Кряжем.

Знаю. Но для меня он Бела.

Он очень хороший парень! Вот увидите, дядя Герге.

— Так-то оно так, да только… — И Матула жестом показал, что здесь, в царстве камышей, существуют свои правила поведения. Здесь фамильярность не в ходу, даже со стороны старших по отношению к младшим; здесь не принято бросаться друг другу на шею, не досаждают шумно друг другу, но и не стараются захватить врасплох..

А вы знаете, дядя Герге, Кряж в школе сидит со мною рядом. Он парень сильный, но никогда не дерется. И все его любят.

Наверное, он стоит того, — кивнул Матула. — Вот наловим раков и рыбы про запас. К вашему приезду я приготовлю пошире постель.

Спасибо, дядя Герге. Ну, давайте доедим обед тети Нанчи — и в путь.

За разговором раки почти все были съедены. Как ни были они вкусны, однако наш Плотовщик вскоре сообразил, что ими по-настоящему не наешься. Может быть, килограммовой клешней морского рака еще туда-сюда, но этими — нет, даже если тебе попадет и сам их «король» (не говоря уже о мелюзге). Вот почему, когда кастрюлька опустела, старик и мальчик с удовольствием принялись уничтожать лакомства, посланные тетушкой Нанчи.

Однако Матула и на этот раз не хотел было притрагиваться к «гостинцам», пока Дюла решительно не сказал ему.:

— Возьмите же, дядя Герге. У нас ведь тут все общее.

— Пожалуй, что и так, — согласился старик.

По-видимому, такого же мнения придерживался и Серка. Во всяком случае, кое-как расправившись с остатками раков, он не отказался от куриных косточек и поочередно устраивался то подле Матулы, то подле Дюлы, в зависимости от того, кто скорее, по его мнению, мог бросить подачку. Только раз Серка покосился на дерево, тень от которого падала на поляну перед хижиной, и заворчал.

«Убирайся!» — означало это ворчание, и Матула, посмотрев в ту сторону, увидел сидевшую на суку сороку.

Глаза у нее блестели, и, поняв, что ее заметили, она заверещала:

«Чер-черр, те-те-те… Все что-то дают, чер-черр… Повсюду остаются объедки..»

«Пошла прочь отсюда! — заворчала собака. — Ничего у нас ты не получишь!»

Надо бы подстрелить ее… — И Дюла мечтательно взглянул на ружье.

Ее-то? Вряд ли это удалось бы. Этой старой сороке хорошо известно, что такое ружье… Видишь, как блестят у нее перья, а у молодых сорок они хотя тоже черные, но не такие блестящие..

Известно, что такое ружье? — с сомнением переспросил Дюла. — Но этого не может быть, дядя Герге!

— Не может? А ну смотри!

Старик встал и спокойно, неторопливо направился в хижину. Сорока умолкла и стала наблюдать за ним. Вскоре Матула вернулся с пустыми руками, не глядя на птицу, пользующуюся репутацией завзятой воровки.

«Чете-те-те… Чер-чер!.. — снова застрекотала сорока. — Вот вы уйдете, а я хорошенько осмотрюсь тут…»

Матула постоял немного около костра и снова вернулся в хижину.

Когда он появился вновь, в руках у него уже было ружье. «Чер-черр!» — испуганно затрещала сорока и тотчас же взмыла в воздух.

Дюла как завороженный смотрел ей вслед.

Дядя Герге, вот уж никогда не поверил бы!

Я же сказал тебе, что это старая сорока. Ежели на ее местe была бы молодка, может, и осталась бы. Тебе доводилось уже стрелять из такого большого ружья?

— Из такого — нет, а из флоберта[9] — не раз.

— Флоберт — это не ружье! — пренебрежительно отмахнулся старик. — Вот настоящее, хорошее ружье, с точным боем. Но взводить надо один курок, а взведешь, к примеру, сразу оба, оба ствола и выпалят.

— И ружье разорвется!

— Ас чего бы ему разорваться? Это, брат, такое ружье, что оно запросто выдержит, только вот отдача будет шибче.