Терновая цепь

Джеймсу хотелось зажмуриться. Он знал, что, закрыв глаза, он увидит двух мальчишек, бегущих по зеленому лугу в Идрисе, одного со светлыми волосами, другого – с черными.

– Я не могу ненавидеть тебя, Мэт. Для меня это невозможно.

Когда Мэтью тоже ушел, оставив Джеймса одного на ступенях, он закончил мысль: «Я не могу ненавидеть тебя, потому что вся ненависть направлена на меня самого. Для других уже ничего не осталось».

10. Скиталец

И вдруг увидел средь листвы сплошной —

Горят глаза, как свечи в час ночной.
Уставил ворон свой кровавый зрак,
Сам густо-черный, как кромешный мрак.
Верблюдицей сгорбатясь, важен, тих,
Одетый в траур, как святой Салих.
Сидел провидец-ворон на суку,
Как драгоценный камень на шелку.
Меджнун сказал: «Скиталец и собрат,
У нас сердца в единый бьются лад»[26].

Низами Гянджеви, «Лейли и Меджнун»

Корделию всегда удивляла лондонская погода. Несмотря на облака и даже снегопад, небо здесь бывало таким светлым, а дневной свет – таким ярким, что ей буквально слепило глаза. Она сидела в пролетке рядом с Алистером, смотрела в окно на молочно-белое небо и, щурясь, пыталась представить себе синий небосвод и прозрачный воздух Парижа. Воспоминания о времени, проведенном во Франции, уже казались ей далекими и неправдоподобными, словно были сном.

Они молчали, пока кучер лавировал среди потока экипажей, заполнивших Стрэнд. Еще год назад брат засыпал бы ее вопросами. Сейчас он не проявлял ни малейших признаков нетерпения и просто ждал, когда сестра заговорит.

– Алистер, – произнесла она, когда кэб выехал на Трафальгарскую площадь. Справа и слева тянулись величественные здания из портлендского камня с нарядными колоннами. – Насколько я понимаю, это Магнус дал тебе знать, что нужно приехать за мной в Институт?

Алистер окинул ее неодобрительным взглядом.

– Корделия, надень перчатки, холодно. Да, Магнус сообщил мне, что ты прибыла из Парижа через Портал. Он сказал, что ты показалась ему уставшей после поездки и что ты, скорее всего, захочешь, чтобы тебя забрали.

– Забрали, – пробормотала Корделия. – Как багаж. Кстати, перчаток у меня с собой нет. Наверное, я забыла их в гостинице.

С нарочито тяжким вздохом Алистер снял свои перчатки и начал надевать их ей на руки. Выглядело это смешно, потому что перчатки были ей велики, но они были толстыми и еще хранили тепло его рук. Корделия с довольным видом пошевелила пальцами.

– Я был озадачен, – продолжал Алистер. – Я думал, ты предпочтешь вернуться в свой дом на Керзон-стрит. Возможно, ты помнишь, где это? Тот дом, в котором ты жила с Джеймсом Эрондейлом? Ну, твоим мужем?

Корделия смотрела в окно. Кареты, омнибусы и автомобили со скоростью улитки ползли под огромной аркой – это был памятник в честь какого-то события, но она не помнила, какого именно[27]. Кучер, сидевший наверху, над пассажирами, вслух жаловался на дорожное движение.

– Я беспокоилась за Maman, – объяснила она. – Мне не следовало уезжать из Лондона в такое время, ведь может случиться все что угодно. Я хотела тебе сказать… я собираюсь остаться на Корнуолл-гарденс до рождения ребенка.

– Твоя преданность семье заслуживает восхищения, – сухо произнес Алистер. – Я уверен, это похвальное намерение никак не связано с бегством в Париж в компании парабатая твоего супруга.

Корделия вздохнула.

– У меня были на это свои причины, Алистер.

– Не сомневаюсь, – ответил он, и она снова удивилась. – Но мне хотелось бы услышать их от тебя. Ты влюблена в Мэтью?

– Я не знаю, – сказала Корделия. Разумеется, она размышляла об этом, и не раз; просто ей не хотелось сейчас делиться своими мыслями с Алистером.

– Значит, ты влюблена в Джеймса?

– Ну… Мы все-таки с ним женаты.

– Вообще-то, это не ответ, – скривился Алистер. – Должен признаться, Джеймс мне не нравится, – добавил он, – но, с другой стороны, я не большой поклонник Мэтью. Так что теперь я, можно сказать, разрываюсь.

– Вижу, ты попал в безвыходную ситуацию, – строго произнесла Корделия. – Не могу представить, как ты находишь в себе силы жить дальше.

Она сделала пренебрежительный жест, но эффект был испорчен хохотом Алистера.

– Извини, – выговорил он, давясь от смеха. – Но эти перчатки просто ужасно велики тебе.

Корделия фыркнула.

– Так вот, насчет Джеймса…

– С каких это пор в нашей семье принято обсуждать личную жизнь друг друга? – перебила она брата. – Может быть, лучше побеседуем о Чарльзе?