Терновая ведьма. Изольда

— Не называй его так! — тут же вскипела принцесса. — И не мучай. А не то пожалуюсь на тебя Таальвену, когда он снова станет человеком…

Последние слова она произнесла не задумываясь и тут же осеклась. В груди что-то больно кольнуло. Удивительно, но ветер не ответил ни ехидным замечанием, ни презрительным взглядом.

— Что ты предлагаешь? — лишь осведомился он.

— Если он успокоится, я попытаюсь разбудить его… окончательно. Но не обещаю, что получится.

— Я не знаю способа усмирить дикого зверя, не оглушив его…

— Не вздумай! — погрозила пальцем Изольда. — Мне нужно, чтобы он оставался в здравом уме.

Хёльм развел руками, предлагая ей придумать собственный вариант, и проворчал мысленно:

«Надо бы поучить девчонку учтивости…».

— Знаю! — заключила она, побродив минуту взад-вперед. — Сочиню для него особое заклинание.

— А ты умеешь? — Теперь в словах ветра сквозило недоверие.

— Лучше, чем ты, — буркнула принцесса в ответ и добавила помягче: — Вспомню какую-нибудь старинную песню и попытаюсь вплести ворожбу в ее строки.

Беловолосый кивнул.

— Только не перебивай меня, пока я буду петь, а если увидишь, что волк утихомирился, опусти его на землю.

— Все будет, как ты повелишь, терновая ведьма. — Он отвесил шутливый поклон.

— Вот и славно. — Изольда задумалась, отыскивая в закромах памяти подходящий напев.

Чего-чего, а песен она знала уйму. Брума любила напевать внучке перед сном, так что та слышала множество древних баллад. Но вот беда: ни одну из них девушка не могла вспомнить полностью. В голове все вдруг смешалось…

Погрузившись в глубокое раздумье, принцесса наконец ухватила один мотив. Странно, но она не слышала его прежде или не помнила об этом. Песня казалась древней, как время, и очень знакомой. Будто звучала всего секунду назад.

И чтобы не спугнуть пришедшую на ум мелодию, Изольда нерешительно запела:

Сомкни же усталые веки, мой храбрый князь,
В чертоге у моря соленого на краю.
Пусть ливень на окнах начертит чудную вязь.
Я песнь о терновой ведьме тебе спою…

В глазах ее черных — ни жалости, ни тепла.

Браслетами на руках — колдовства следы.
А помнишь, как королевной она была,
Пока мирной жизни ход не нарушил ты?

При звуках нежного девичьего голоса Северный ветер замер. Изольда пела волшебно, казалось, в тишине словам ее вторят чудесные струны. Но дело было вовсе не в красоте исполнения. Как только над дубравой зазвенела мелодия, с Хёльмом произошло неладное: горло сдавило, руки ослабели. Вокруг видениями замелькали пустынные холмы и приморские скаты…

Усни же до срока покрепче, любовь моя,
Пусть волны в полог у постели впрядут туман.
Заклятия паутину сплетаю я,
К земле колдовством пригибая твой гордый стан.

За то, что посмел ты, безумец, меня желать,

Чудовищем будешь скитаться по берегам.
Я дерзость обязана чарами наказать,
Пусть падает королевич к моим ногам!

Хёльмвинд не слышал слов, но ощущал смысл кожей, будто песня прошила его насквозь. Он ясно видел, как шипастые ветви на руках ведьмы оживают и разрастаются. Пока девчонка пела, их становилось все больше.

Удивительно, но неистово барахтающийся над землей волк разом присмирел. Очень скоро он перестал дергаться, глаза затуманились. Заметив это, ветер осторожно опустил Таальвена на траву. Но Изольда не обратила на своего спутника никакого внимания. Казалось, она сама была целиком захвачена чарами.

Не вздумай, мой друг, говорить о своей судьбе,
И истинный смысл вещей не смей называть!
Я облик звериный искусно ткала тебе —
Сама по ночам поневолена надевать,

Чтоб скрыться от яда голодных зеленых глаз,

Которые в душу без страха мою глядят…
Я спела терновую песню тебе, лишь раз,
Но сердца не возвратить — не свернуть назад.

Высокий голос Изольды становился все сильнее. Песня лилась, и побеги колючей сливы тянулись к Таальвену Валишеру. Они осторожно прикоснулись к мягкой волчьей шерсти, поседевшей от морозного волшебства, змеями свернулись вокруг его шеи, лап, оплели плечи. Волк не возражал, спокойно глядя, как все больше попадает в плен тернового колдовства.