Терновый венец офицера русского флота (СИ)

И как не чудом, можно назвать возвращение ему величественного исторического имени — Санкт-Петербург, возрождения Северной столицы, перевода в нее Конституционного суда и возвращения городу некоторых столичных функций.

В Петрограде власть отсутствовала. Городской голова М.И.Калинин и председатель Петросовета Г.Е.Зиновьев были бессильны в обстановке полного произвола и анархии. Криминальная волна продолжала нарастать, город падал в бездну. Жизнь человеческая и права личности не стоили и «ломаного гроша» и стремительно обесценивались… Город голодал. В «Хронике петербургских преступлений» Иконников-Галицкий писал о голоде в Петрограде в 1918 году следующее:

«Хуже всего дело обстояло с хлебом. Мартовская норма выдачи по карточкам: четверть фунта, 100 граммов на едока. В середине апреля

Газета «Новая жизнь», 9 марта 1918 года

норма еще снизилась: до 1/8 фунт. К майским праздникам — подарок: снова четверть фунта».

Люди массово голодали, особенно страдали дети. С 1 марта 1918 года в Петрограде был запрещен оборот золотых изделий. Согласно постановлению властей все золотые вещи в ювелирных магазинах, на рынках и улицах изымались из продажи. В связи с этим в Питере закрылись все ювелирные лавки и мастерские.

По существу, после отъезда Советского правительства Петроград был отдан большевиками на откуп и на кормление бандам солдат-дезертиров, матросским отрядам, занимавшимся под видом реквизиций грабежом, бандитам и уголовникам всех мастей…

9 марта 1918 года народный комиссар по военным и морским делам Л.Д.Троцкий издал приказ о разогоне Морского Кадетского корпуса (Морского училища). Последние 208 выпускников получили свидетельства об окончании училища и звание «военных моряков». Одновременно старшим кадетам выдали аттестаты об окончании курса соответствующего общего класса.

Очевидец событий, выдающийся советский писатель-маринист Л.С.Соболев, сам учившийся в Морском корпусе, писал об этом:

«В один мартовский день те из гардемаринов, которые за это время не смылись к Каледину на юг или к Миллеру на север, вышли на набережную с буханкой хлеба и фунтом масла, отпущенными комитетом на первое время, и, разделившись на две неравные части: большая подалась по семьям, где их через родных пристроили по продкомиссиям, по службам, по университетам — доучиваться, а меньшая, бездомная и не имеющая в Петрограде теток, скромно пошли по судовым комитетам “наниматься в бывшие офицеры”».

Прекрасному флотскому писателю Л.С.Соболеву, можно простить его «смылись». Это дань советскому времени и цензуре, а вот его фраза «наниматься в бывшие офицеры» звучит по-настоящему горько и через 90 лет.

Действительно все так и было… Как писал Н.А.Черкашин «Белосиние цвета гардемаринской жизни сменились на бело-красные. Последний — “ленинский” — выпуск был втянут в огненную круговерть Гражданской войны».

В начале мая на улицах Петрограда потеплело. Небо сочилось влагой, под ногами «чавкало» слякотное месиво. Странное и жуткое зрелище представлял собой когда-то великий, имперский город Петроград в 1918 году после пережитых им революционных бурь… Полупустые улицы, замусоренные дворы, выбитые стекла, расквашенные фонари, обваливающаяся лепнина роскошных особняков и дворцов, заколоченные досками крест на крест парадные подъезды…

Город — призрак, город — труп…. Обитатели этих сумрачных полуруин сами походили на призраков — худые, бледные, оборванные.

Они скользили вдоль домов опасливой походкой, озираясь — нет ли облавы, не гонятся ли грабители.

Английский журналист А.Рэнсон, побывавший в Петрограде в 1918 году писал: «Улицы были едва освещены, в домах почти не было видно освещенных окон. Я ощущал себя призраком, посетившим давно умерший город».

На мой взгляд, весь ужас, происходивший в Петрограде в 1918 году, сумел запечатлеть и передать потомкам свидетель событий, сам переживший этот год в Петрограде, художник К.С.Петров-Водкин в своей картине «1918 год в Петрограде». В тяжелый, голодный год в Петрограде Кузьма Петров-Водкин пишет образ Богоматери, названный им

«Петроградская мадонна».

В этом образе художнику удалось гениально воплотить и строгий колорит фресок Джотто и вопрошающие глаза новгородских древних икон.

За спиной мадонны — Петроград, торговые ряды на Невском, оклеенные листовками, длинные людские очереди за хлебом. Молодая работница с младенцем на руках стоит на балконе. Она смотрит не на улицу заполненную голодными очередями, а на нас — будущих зрителей. Лицо ее измождено. Лицо же младенца художник вообще изобразил в пол-оборота, что бы зритель не видел следов голода на лице ребенка и лишь тоненькие ручки младенца, которые сжимает мать, выдают это.