Терновый венец офицера русского флота (СИ)

Школьниками, в 1962–1963 годах, мы ухаживали за памятниками воинской славы, в том числе за памятником на вершине холма, рядом с «Братским кладбищем» времен первой обороны 1854–1855 годов, на Северной стороне Севастополя. На постаменте, символизирующем башню корабля, стоял матрос с опущенной головой и держал в руках склоненное знамя. Надпись на памятнике была очень краткой и ничего не объясняющей: «Родина — сыновьям». Ни даты, ни наименования корабля, ни фамилий офицеров и матросов на памятнике не было. Иногда кто-то приносил цветы, или появлялись маленькие фотографии молодых матросов или офицеров, но их тотчас убирала администрация кладбища. Шепотом люди говорили, что это памятник погибшим на линкоре «Новороссийск» и, что эта трагедия подобная той, что произошла до революции с линкором «Императрица Мария». Много лет спустя, слушателем Военно-Морской Академии, я ознакомился с отчетом правительственной комиссии по расследованию обстоятельств гибели линкора «Новороссийск». Как и в случае с гибелью «Императрицы Марии», формулировки причин обеих трагедий расплывчаты и двойственны: линкор «Императрица Мария» — самопроизвольное возгорание и взрыв боезапаса; линкор «Новороссийск» — взрыв боезапаса, вызванный старой миной, и там и там не исключаются возможности диверсии.

Разница была в другом: в отношении к людям, к погибшим, и к оставшимся в живых. В первом случае — похороны с воинскими почестями, достойное продолжение службы живыми, памятник, в виде Георгиевского креста, установленный на Корабельной стороне в Севастополе. Во втором — завеса секретности, замалчивание трагедии, вычеркнутые из жизни флота фамилии, невозможность собираться ветеранам «Новороссийска» открыто, под именем своего корабля.

Больно говорить, но снесенный советской властью в Севастополе в 1940-х годах, памятник офицерам и матросам, погибшим на линкоре

«Императрица Мария», до сих пор не восстановлен. Группа слушателей Военно-Морской Академии, в которой был и я, побывала в 1985 году на «закрытом» тогда форту «Красная горка», расположенном на берегу Финского залива. Там мы осмотрели 305-мм морскую железнодорожную артиллерийскую установку на транспортере ТМ-3-12, изготовленную в 1938 году, на которой был использован станок главного калибра с линкора «Императрица Мария», поднятый со дна Севастопольской бухты. Прикасаясь к стволу этого гигантского орудия, я невольно через десятилетия прикоснулся и к судьбе линкора «Императрица Мария».

Осенью 1916 года германские подводные лодки представляли основную угрозу русским кораблям и судам на Балтике, поэтому командование Балтийским флотом уделяло повышенное внимание боевой подготовке, тренировкам и выучке экипажей наших подводных лодок. 11 октября 1916 года командир миноносца «Расторопный» получил приказ обеспечить стрельбы торпедами подводных лодок «Львица» и

«Вепрь» на полигоне в районе бухты Локса. Эти подводные лодки относились к типу «Барс» и входили в состав 2-го дивизиона Дивизии подводных лодок Балтийского флота. Проведение этих стрельб объяснялись тем, что торпеды, применявшиеся на подводных лодках, были крайне несовершенны: при погружении на глубину более 15 м их кормовые части заполнялись водой и, в итоге, ни один из 50 торпедных залпов с подводных лодок за 1914–1915 годы не увенчался успехом. Торпеды в срочном порядке дорабатывались и совершенствовались, поэтому требовались проведения испытательных и учебных стрельб с борта подлодок.

«Расторопный» должен был исполнять роль корабля-мишени, обеспечивать поиск, подъем торпед и передачу их на подводные лодки.

По плану первой стреляла подводная лодка «Львица»: находясь в надводном положении, она выпустила торпеду из носового аппарата, но та не пошла. «Расторопный», описав циркуляцию, подошел к плавающей на поверхности торпеде; с мостика дали команду спустить шлюпку. Торпеду застропили и, с помощью минной кран-балки, подняли на палубу. Миноносец, маневрируя, приближался к «Львице», для швартовки и передачи мины. С мостика мичман Садовинский внимательно наблюдал за лодкой. Подводная лодка имела характерные обводы корпуса с форштевнем, выдвинутым вперед у ватерлинии, с восемью решетчатыми торпедными аппаратами Джевецкого, развитой рубкой и двумя орудиями.

«Расторопный» все ближе и ближе подходил к борту подводной лодки. Наконец застопорили ход. Стоя на правом крыле мостика, мичман Б.Садовинский руководил швартовой командой. На мостике лодки находилось несколько человек, все в кожаных бушлатах верхней вахты. В одном из них, мичман Садовинский узнал командира «Львицы» капитана 2 ранга А.Н.Гарсоева — знаменитого на флоте офицера. Худощавое, продолговатое лицо, острый с горбинкой нос, аккуратные темные усы, четкие команды выделяли Гарсоева, и Бруно вспомнил, что в Подплаве Александра Николаевича Гарсоева «за глаза», с уважением, называли «Барсоев», за его личную смелость, жесткую хватку, требовательность в знаниях специальности и непримиримость к любому нарушению дисциплины.