Терновый венец офицера русского флота

По вечерам и в выходные дни нарядная Эспланада заполнялась фланирующими со своими спутницами флотскими офицерами. Семьи русских моряков быстро осваивались с особенностями жизни в Финляндии и, чувствовали себя в Гельсингфорсе, как дома, многие отлично владели шведским языком, что считалось в то время хорошим тоном среди местного русского общества.

В центре Эспланады располагался бульвар, засаженный липами и каштанами. В апреле, на ветках каштанов уже набухли крупные коричневые почки, и у мичмана при их виде возникло щемящее, теплое чувство, наверно от того, что в город уже пришла весна, несмотря ни на что, даже на войну. Потянувшись, мичман Садовинский дотянулся до ветки и сорвал тугую твердую почку. Он растер ее пальцами и вдохнул аромат молодой зелени и сразу вспомнилось детство, проведенное в тихом украинском городке Славута, что в Волынской губернии. Стряхнув воспоминания, через боковую улицу мичман вышел на Сенатскую площадь к ступеням Лютеранского кафедрального собора. Эта часть города настолько напоминала Петербург, что невольно захотелось оглянуться и поискать взглядом Неву. В центре площади воздвигнут великолепный памятник Александру II. На постаменте из красного гранита, в окружении скульптур «Закон», «Мир», «Свет»,

«Труд» возвышалась фигура Императора-Освободителя.

Луч закатного солнца скользнул по кресту собора, вспыхнул на секунду, будто нимбом окутал купол и потух. Стало заметно свежее. Пройдя по улице имени Царевны Софьи, мичман опять вышел на Эспланаду. Не взирая на военное время, субботние улицы города наполняла нарядно одетая публика. На ее фоне, строго выделялись черной формой морские патрули: начальник патруля — офицер, рядом с ним два матроса с винтовками с примкнутыми штыками. В этом чувствовалась война, да еще в грузных низких силуэтах линкоров, застывших вдали Гельсингфорской бухты.

Начинало смеркаться. Мичман посмотрел на часы. Время, до возвращения на «Разящий», еще было.

Предстоит постановка в док. После дока выход в море. Как там сложится? — подумал он. Потянуло посидеть в уютной, комфортной обстановке и хорошо поужинать.

В самом начале бульвара Эспланады, со стороны залива, среди деревьев расположился небольшой ресторан. Здание ресторана — стеклянный шатер, с двумя боковыми стеклянными эркерами, все в огонь ках электрических лампочек, видных сквозь зеркальные стекла, манило теплом и уютом. Войдя через бесшумную стеклянную дверь, мичман, сразу, еще с порога, услышал завораживающую мелодию, только входящего в моду, танго. Раздевшись, он присел за крайний столик, у окна. Небольшой оркестр прекрасно знал свое дело. Повернувшись и подняв руку, чтобы подозвать кельнера, Бруно уловил свое отражение в зеркальной стене напротив. Форма всегда сидела на нем отлично. Идеальная белизна воротничка, черный тщательно повязанный галстук, еще не потускневшее золото погон, и юношеский сияющий взгляд. 22 года — черт возьми!

Что угодно господину мичману? — чуть нараспев, раздался голос финна-официанта. На свежую скатерть, легла книжечка меню в кожаном переплете с бронзовыми виньетками.

Покинув ресторан, мичман зашагал по притихшему ночному Гельсингфорсу, в сторону порта. Синие холодные лампочки уличных фонарей, вкрученных с началом войны, для уменьшения заметности го рода с воздуха, ничего не освещали и внизу. Город остерегался бомб с германских «цеппелинов», бесшумно прилетавших время от времени со стороны моря. Ночи в апреле, на широте Гельсингфорса бледные, почти без звезд, предвестники знаменитых белых ночей. Ветер стих, и воздух окутался ароматом зацветающей в парках сирени. В памяти всплыла и тихо звучала мелодия танго. В такие минуты жизнь кажется прекрасной и вечной…

Первый раз я попал в Хельсинки в 1996 году, в апреле месяце. Это была моя первая заграничная поездка. С чувством душевного трепета, проводил я взглядом, промелькнувшие в вагонном окне поезда «Сибелиус», невысокие столбики границы. Я — за границей. Но, выйдя из здания железнодорожного вокзала на улицу Маннергейма, пройдя по Эспланаде и оказавшись на Сенатской площади у знаменитой лестницы Кафедрального Собора, я окунулся в русский мир, в российскую историю.

Памятник русскому императору, российская имперская архитектура. Слева от меня возвышалось строгое здание главного корпуса Университета, справа — белоколонное здание Сената. Вспомнилось, когда-то прочитанное, о Хельсинки — Белая столица севера.