Терпеливый снайпер

Ну и потом, продолжал он свой рассказ, в скором времени, как и следовало ожидать, некий влиятельный арт-критик упомянул о Снайпере в самых лестных выражениях и даже назвал его «террористом от искусства», и это определение повторили два раза по радио и раз – по телевидению. А вскоре – тоже вполне ожидаемо – столичный департамент культуры мало того что объявил граффити Снайпера национальным достоянием, но и публично пригласил его произвести «интервенцию» на официальной выставке живописи, устроенной под открытым небом, – для нее был отведен участок в некогда индустриальном квартале на окраине Мадрида. Стрит-арт, новые тенденции и тому подобное.

– Все это – для олухов. – Тут он помолчал, вперив злобный взгляд в проем двери, как будто олухи именно там развесили уши. – И для тех, кто встроен в систему. И прогибается за недурные деньги.

– Но ведь Снайпер ведет себя не так, как от него ждали, – заметила я.

– Поэтому он был и остается великим. И плевать на всех хотел.

Произнеся эту тираду, он с явным удовольствием принялся вспоминать одну историю: Снайпер, отказавшись играть по навязанным ему правилам прирученного уличного искусства, вытворил такое, что и сделало его живой легендой. В ответ департаменту культуры он на всех стенах, где имелись его граффити, наглухо замазал их черным, потом начал бомбить все городские памятники, за пять ночей лаконично расписав их пьедесталы своим тэгом, а последний день ознаменовал атакой на туристический автобус, который у себя в гараже проснулся с пресловутыми прицелами на ступицах колес и с не менее знаменитыми изречениями на бортах.

Я решила изобразить неведение. Пусть он меня просветит.

– Какими изречениями?

SO4 поглядел на меня с презрительным недоумением. И высокомерно. Так, словно ответ был совершенно очевиден и торчал у меня перед носом, а я его не замечала.

– Теми, в которых заключена его философия. Какими же еще? Все Евангелие в девяти словах. На одном борту: «Что разрешено – то не граффити», а на другом: «Крысы чечетку не бьют».

На улице хлестал ливень, а в квартире звучал Чет Бейкер[15]. Мурлыкал, точней сказать. Тепло и доверительно сообщал, что It’s Always You[16]. На ужин я разогрела в микроволновке пирог с сардинами, купленный в лавочке на Кава-Альта у самого дома, и ела, глядя в телевизор. Кризис, забастовка. Безнадега. Манифестация перед Конгрессом депутатов, где силы правопорядка лупили митингующую молодежь. Впрочем, доставалось не только молодежи. Вот явный пенсионер, попавший между двух огней, ошалело смотрит в камеру из дверей бара – кажется, дело происходит на углу Пасео-дель-Прадо, – а по лицу у него течет кровь. Сукигребаныефашисты, говорит он, задыхаясь и не уточняя, кого имеет в виду. Вокруг убегают, дерутся, стелется дым, а вернее, газ. Вот нескольким манифестантам с закрытыми лицами удалось вырвать из шеренги полицейского, и теперь они молотят его руками и ногами. Последние удары пришлись по голове. Бац-бац-бац. Шлем слетел, или его сорвали, и, кажется, было слышно, как отзываются на пинки его мозги. Бац-бац. Вслед за тем с механической улыбкой, казавшейся частью грима, на экране возникла ведущая и сообщила, что теперь перенесемся в Афганистан. Улыбка стала чуть живей. Бомба. Талибан. Прямое включение, репортаж нашего собственного корреспондента с места события. Пятнадцать убито, сорок восемь ранено. И так далее.

Вымыв посуду, я включила компьютер. За последние три дня в папке «Снайпер» собрались разнообразнейшие материалы о нем – ссылки из Гугла, скачанные с Ютуба видео, документальное кино восьмидесятых под названием «Писать на стенах…». В другой папке, озаглавленной «Лекс», лежала моя докторская диссертация по специальности «история искусств», которую я защитила четыре года назад в Мадридском университете Комплутенсе. Называлась она «Граффити – альтернативная тайнопись». Я скользнула глазами по первым строчкам вступления: