Терпеливый снайпер

Когда дошли до берега, солнце уже село, но его последний лиловый отблеск поджег небо, как клок ваты. И оттого эта часть реки была залита слабеющим, но все еще ярким светом. Было тихо – ни ветра, ни звуков, только слегка журчала вода у бетонных опор набережной. В очередной раз Да взглянула на часы, потом вопросительно – на сестру, которая вытащила из рюкзака маленький бинокль и навела его в ту точку вверх по реке, где виднелся мост, а за ним – город.

– Ага. Вот, – сказала она.

Вдалеке, в нижней части противоположного берега, уже постепенно вспыхивали огоньки, но разливавшегося над рекой зеленовато-синего свечения еще хватало, чтобы разглядеть подробности. Я проследила, куда направлены взгляды сестер, и заметила маленькое грузовое суденышко, которое шло в сторону океана, то есть приближалось к нам.

– Как всегда, минута в минуту и вовремя, – заметила Да.

Нет отдала ей бинокль, а из рюкзака достала видеокамеру и принялась снимать баркас. Да бегло взглянула на него, а потом протянула бинокль мне. Она улыбалась, она сияла. И такая же улыбка играла на лице ее сестры, включившей «зум».

– Да, теперь у нас маникюр… – сказала она. – Меньше проблем с полицией, больше славы, да и денег тоже, больше дядечек хотят нас снять… Но с этим ничто не сравнится.

Я придвинула окуляры. И по мере того как баркас подходил ближе, я все отчетливей различала его правый борт. И вот он оказался прямо перед нами – сплошь расписанный обширным разноцветно-ярким граффити, на котором огромные голубые дельфины с фиолетовыми хребтами резвились на воле над морем и словно хотели обогнать суденышко.

Вечером я снова встретила господина в твидовой шляпе и зеленом пальто и на этот раз сумела разглядеть его как следует. Мы поужинали в ресторане «Таварес» на Байрру-Алту с издателем Мануэлом Фонсекой – у меня с ним были дела, не имевшие отношения к Снайперу, – и его женой, а потом еще выпили в гей-баре на улице Га́веаш. Мануэл – милейший человек и мой старинный приятель, а жена его – совершенно исключительная собеседница, так что мы несколько засиделись. Когда выбрались наконец на улицу, супруги предложили проводить меня в отель – я всегда останавливаюсь в «Лижбоа-Плаза», неподалеку от испанского посольства, – но дело шло к ночи, да и машину они оставили совсем в другой стороне, на Шиаду. На улице было хоть и свежо, но приятно; я не зябла в плаще и в шерстяной шали, а сумку на ремне повесила поперек груди, чтобы не сорвали. До гостиницы было всего минут двадцать ходьбы, так что я распрощалась с четой Фонсека и двинулась в сторону смотровой площадки Сан-Педро по тихим улицам, вдоль тонувших в полумраке стен и жалюзи магазинов, – теперь я смотрела на это по-другому – сплошь покрытых граффити вопреки усилиям Каэтану Диниша приручить уличных художников. Моя спокойная прогулка мало походила на то, что порой мне снится. В кошмарах я чаще всего вижу незнакомые города, такси, которые не останавливаются, неведомые улицы, по которым иду, пытаясь вернуться куда-то, а куда – не помню. Еще мне снится, что я соблазняю жен издателей и книготорговцев, но это уже другая история.

Я хорошо знаю Лиссабон, и такси мне в этот вечер брать было незачем. Миновав церковь Св. Роха, села в трамвай, проползавший вниз по склону, устроилась на сиденье. Минуты через две он тронулся, а я посмотрела в окно и еще невдалеке от Байши в полутьме заметила райтера, который писал на стене и даже не обернулся на грохот и звон. К этому времени во мне уже пробудился инстинкт охотника, почуявшего добычу, а потому, повинуясь естественному любопытству, я вылезла на ближайшей остановке, прошла немного назад и вверх, чтобы разглядеть граффити вблизи. Райтер оказался худощавым проворным юношей с незапоминающимся лицом: услышав мои шаги, он резко обернулся навстречу опасности. Убедившись, что я таковой не представляю, он, наверно, успокоился, потому что надвинул на голову палестинскую куфию, до этого обмотанную вокруг шеи, встряхнул аэрозоли и продолжил свое дело. Держа в каждой руке по баллончику на манер героев вестернов, палящих сразу из двух кольтов, он стремительно заполнял желтым и синим обширную композицию, состоявшую из огромных букв, которые я при таком освещении прочитать не могла.