Терпение дьявола

Среди бродяг – сталкеров, живущих вне Зоны, – порой гуляли слухи, будто к жильцам подаются только те, кто столько накуролесил в большом мире, что плакать по ним станет только расстрельная команда. Но Сапсан все же предполагал, что большинство жильцов составляют люди, которые не возвращаются по другой причине, – тот большой мир отнял у них надежду на счастье. А Зона, хоть и в своем извращенном стиле, ее вернула.

Невозможность или, точнее, нежелание выходить за Периметр, сталкеры-жильцы с лихвой компенсировали умелой торговлей. Они в полной мере познали смысл поговорки «кто владеет информацией – тот владеет миром» и успешно этим пользовались. Именно они после заката очередной Серой радуги поставляли барменам-торговцам из-за Периметра обновленные карты аномальных полей и маршруты миграций зверья. Именно из них выходили легендарные проводники, вроде Фантома, способного провести в такие уголки Зоны, куда не каждый мутант рискнет сунуться. Да что там говорить, если Сеченый, год назад отключивший Стиратель мозгов, преграждавший дорогу в Припять и на ЧАЭС, сам Сеченый – жилец.

Конечно, подобные услуги требовали щедрой оплаты. По понятным причинам жильцов не интересуют ни евро, ни доллары, ни гривны. На какое-то время они шутки ради установили в Зоне хождение советского рубля, но потом перешли на более понятную систему расчетов – натуральный обмен. Так в Зону проникают медикаменты, продовольствие и, конечно же, оружие, поставляемые торговцами из-за Периметра торговцам Зоны.

Сапсан хорошо знал только одного барыгу-жильца – Григоровича с Рубежа. Но про этого жуликоватого увальня слышала, пожалуй, вся Зона. С Портосом, другим крупным торговцем, державшим бар «Изотоп» на бывшем заводе «Черномаш», сталкер был знаком меньше. Но даже будь они с Портосом запанибрата, особой выгоды тут все равно бы не было – добираться до «Изотопа» не в пример сложнее и дольше, чем до Рубежа.

Вглядываясь в темноту за окном, Сапсан размышлял.

Если к Григоровичу на поклон идти, то придется, конечно, про золото рассказать. Григорович хоть и тот еще прощелыга, а слово свое держит и лишнего никогда не болтает. Во всяком случае, о том, в чем материально заинтересован. Пообещать толстяку пару слитков в обмен на снарягу – вдруг и согласится. А если что, можно уже имеющийся артефакт в качестве аванса оставить.

Сапсан вспомнил о лежащем за стеной температурящем Колоде и вздохнул. Нет, скорее всего, никуда уже не придется идти. А ведь если бы старик не свалился…

– Ты глянь, какая красота, Игорек!

Моментально вскинув обрез, Сапсан резко обернулся. Подняв кверху заросший седой щетиной подбородок, посреди комнаты стоял Колода и через дырку в потолке завороженно смотрел на звездное небо.

Сталкер с облегчением опустил оружие и громко прошептал:

– Чего встал? Сейчас просквозит, и точно к утру в ящик сыграешь.

– Я не знал, что они бывают такими… удивительными.

Зэк будто не слышал его слов. Сапсан без особого интереса мельком глянул вверх и уже строже повторил:

– Ты завис там, старче? Я говорю – иди дрыхнуть. Чего как маленький-то?

Колода повернулся к нему и, весело сощурившись, широко улыбнулся. Вытащив из правого кармана руку, он разжал пальцы. Удивленно воззрившись на артефакт, лежащий в морщинистой ладони, сталкер сказал:

– Он же раньше синим был.

– Был, – кивнул Колода.

– Ну и как он таким стал? Зачем ты вообще к нему полез? Я же говорил, что не знаю, как он работает!

Все еще улыбаясь, Колода спрятал артефакт в карман и сел на пол возле стены. Сапсан, не забывая наблюдать за обстановкой на улице, ждал ответа. Наконец Колода сказал:

– Ты когда сюда ушел, я проснулся. Всего корежит, в горле пересохло. Тело ломило так, что ну вообще не знаю как сказать. У меня однажды на крытке заточку нашли. Менты меня тогда так прессанули, что лепила потом печень через дырки в пробитой голове доставал. Вот сейчас по ощущениям так же было, а года, сам понимаешь, не те. Короче, чувствую – гаплык. Отбегался Колода. И так тоскливо стало, Игорек, в натуре. Пережить всех своих старых корешей, а теперь сдохнуть на какой-то дерюге, как черт позорный, – западло. Потом отпустило чуток. Я до сидора дотянулся, бутылку достал, попил немного. А там лампочка горит. Все равно, думаю, до утра не дотяну, так какая уже разница. Хоть что-нибудь интересное позекаю. Открыл банку, сначала по дну его повалял, а потом вытащил. Он, оказывается, мягкий такой, как глина. И переливается – ну ты сам видал. Я его минуту так-сяк повертел, а он вдруг как засветится ярко-красным. Чисто солнце на закате, если небо ясное. Мне сразу жар как рукой смахнуло. А потом я уснул, наверное. Сейчас просыпаюсь – и ты не поверишь – ничего не болит. И он вишь зеленый какой стал. Твердый, как камень. Вот как так? А еще – посвети-ка сюда.

Колода раздвинул куски порванной лжесобакой штанины и продемонстрировал едва заметное покраснение, оставшееся на месте вчерашней царапины.