Терпи, неудачница!

     Но на деле все оказалось несколько менее радужным. Да, изначально все испугались - шутка ли, в таких пожарах ежегодно гибнут десятки людей (смотревший, похоже, все на свете информационные программы по телевидению, Иван Петрович не упустил случая блеснуть своими знаниями)! Но потом... они же не видели огня своими глазами, а значит, окончательно вымотавшись, уже через два часа пути, начали бессовестно ныть и уговаривать меня устроить привал и отдохнуть до утра. И если поначалу еще действовали увещивания, потом - угрозы, то к двум часам ночи даже мужчины идти дальше наотрез отказались. Просто уселись всей толпой прямо на траву и все. 

      А я стоял перед ними, тоже уставший, чего уж там скрывать, и ничего не мог поделать! Но ведь я отвечал за них! Я должен был их вывести! Однако, сколько бы я ни объяснял им, что пожар идет стеной именно в нашу сторону, они мне не верили. 

    - Слушайте! Вы слышите? - Плащевская поднялась и отошла чуть в сторону ото всех - на небольшой холмик между соснами. - Трещит что-то! Неужели огонь?

     Все прислушались и я тоже. Ничего не услышал правда, но эффект был произведён верный. "Вот актриса!" - подумал с восхищением. 

   Моя уставшая команда постанывая и проклиная все на свете, поднялась, помогая друг другу, и двинулась дальше. Плащевская шла  следом за мной, и меня все время так и подмывало заговорить с ней. Я то и дело оглядывался, всматривался в Женино лицо, надеясь, что в темноте этого никто не заметит. 

      Потом, все-таки не сдержавшись, чуть замедлил шаг, ровно настолько, чтобы она пошла рядом и тихо сказал:

     - Спасибо. 

     - За что? Я просто жить хочу.

     - Устала?

     - Да, очень. Просто сейчас бы упала прямо на землю и уснула. 

     - А ты... стихи рассказывай! И нам веселее идти будет! Я так понял, ты много знаешь.

     - Хм, стихи? - она немного подумала, а потом продекламировала:                                          

Украдено от вечного огня,

Ликует пламя, жарко и багрово…

Невесело ты смотришь на меня,

И я не говорю тебе ни слова.

Как много раз ты от меня бежал.

Как много раз я от тебя бежала.

…На сотни вёрст гудит лесной пожар.

Не поздно ли спасаться от пожара?[4]                         

И добавила:

- Сойдёт? 

    Я онемел от ужаса - да-а, самое то для поднятия боевого духа! 

   - Ни в коем случае, Женечка, лучше уж вообще молчи!

17.

     В три часа ночи, когда где-то вдали за деревьями, темнота начала превращаться в предутреннюю серость, Морозов, которого после того, что случилось возле холма, мне хотелось называть исключительно Сашей, все-таки позволил нам отдохнуть. 

    Все попадали там, где стояли. Степка умудрился сесть в муравейник. Естественно, был искусан за все причинные места. И хотя, краешком засыпающего сознания, я слышала его маты и стоны, сил даже на легкую улыбку у меня уже не было. 

     Заснула я на голой земле. А проснулась почему-то на матрасе и даже укрытая одеялом. Причем сбоку ко мне привалился кто-то, настырно и яростно сопевший прямо в ухо. Саша? Вопреки здравому смыслу я радостно улыбнулась и повернулась, чтобы обнять его - не постеснялся при всех рядом со мной устроиться! Не давая себе опомниться и не открывая глаз, чтобы не исчезла решимость, забросила ногу на его бедро и подняла руку, собираясь закинуть на шею. И тут кто-то противным, сиплым ото сна голосом сказал:

    - Не подлизывайся! Я тебя никогда в жизни не прощу!

   Мама дорогая, Марусенция! Я от неожиданности не придумала ничего лучше, как сморозить очередную глупость:

     - Да, ладно тебе, Маруська! Я же знаю, что ты меня любишь - вон, укрыла, на матрас уложила!

    - Вот за это-то я тебя, заразу, и не прощу! Это не я тебя! Это - Саша!

     Я задумалась. Вот, блин, герой-любовник - меня уложил,  потом - Маруську ко мне под бок притащил! А потом, наверное, ушел Юльку в спальник заворачивать? И, забыв об отсутствии у меня каких бы-то ни было прав на Морозова, я спросила подругу (бывшую теперь, наверное):

     - Тебя тоже Саша принёс? 

    - Если бы... - Маруся с завистью вздохнула. - Ты же дрыхла, а я так устала, что даже заснуть не могла. Он просто сказал, чтобы к тебе ложилась.

   Я, конечно же, ничего не помнила об этом, но предположила:

   - Так, может, и мне так же сказал, а я спросонья этого не помню?

   - Ага! Я все-е видела... своими, между прочим, глазами! - она ядовитой змеей шипела мне в лицо. - Матрасик расстелил, тебя аккуратненько положил, укрыл, космы твои поправил и даже!!! даже по щеке погладил! 

    - Меня? - я прямо почувствовала, как округлились мои глаза.

  - Нет, блин, дедушку Ленина! Тебя, предательница! 

      Обидно, конечно, что она так со мной. Но ведь за дело! И это Маруся еще не знает, насколько я далеко зашла или низко пала...

    - Ну, Марусь, ну, прости меня, - я, действительно чувствовала себя очень виноватой перед ней, но признаться и повиниться не могла. - А хочешь, я вообще к нему близко не подойду?

     Маруся, лежащая все также рядом со мной на матрасе, вдруг расстроенно вздохнула:

     - А знаешь что, Женька? Это уже не имеет значения.

    - Почему? Потому что тебе понравился Дима?

    - Нет. Потому что ТЫ понравилась Морозову!