ТерпИлиада. Жизнь и творчество Генриха Терпиловского

Оркестр Утесова был аккомпанирующим коллективом: Утесов поет, оркестр изредка заполняет промежутки музыкальными номерами. «Крамовский» же джаз не имел хороших вокалистов, и потому у нас был перегиб в сторону оркестровой музыки. Мы тоже стремились уйти из плена американских оркестровок. Приглашали Никиту Богословского, Сергея Воскресенского и Бориса Старка писать для нас. Некоторые из них теперь почти неизвестны, а вот Никита Богословский признан и любим. Хотя его ранние джазовые оркестровки были встречены в штыки. Их даже оплачивать не хотели.

– Скажите, а завоевания джаза имеют какое-то современное продолжение?

Терпиловский: Конечно, за сорок лет легкая музыка очень обогатилась. Раньше джаз даже противопоставляли серьезной музыке, шли, например, дискуссии «Джаз или симфония?», по-моему, совершенно надуманные. А сейчас есть целый ряд разновидностей легкой музыки. И джаз в том числе. Наряду с биг-битом, наряду с роковой музыкой, наряду с поп-музыкой. И я стою за то, чтобы каждая из них имела свою аудиторию. Особенно, если учесть широкую популярность всех этих жанров. Вспомните хотя бы, сколько самодеятельных исполнителей прослушало жюри на областном конкурсе «Алло, мы ищем таланты!». Выступали даже ребята, не занимающиеся в каких-либо коллективах. Наверное, тот разговор, который мы с ними вели, не прошел бесследно.

Я познакомился с джазом в период его возникновения. Но это не значит, что только в этом жанре замкнулись мои композиторские интересы. Я писал и симфонические произведения. В Перми написал три одноактных балета: «Выстрел», «Лесная сказка», «Чудесница». Правда, элементы джаза, <…>, давали себя знать и в них. Когда шло обсуждение «Чудесницы», один из московских композиторов, хотя и не знал моей биографии, заметил влияние джаза, но не в укор, а как факт. Джаз – это ритм, а для балета ритм тоже очень важен.

Написал несколько песен о комсомоле. И продолжаю создавать музыку для эстрады.

Молодая гвардия. 1978, 14 апр.

Через все испытания Из воспоминаний Н. Г. Терпиловской

…А встретились мы с моим дорогим и безгранично любимым человеком в 1943 году. Война была в самом разгаре, а когда она началась, меня как будто кто-то толкал, тихо шепча: иди в армию. Повинуясь столь усиленному нажиму извне, я уволилась с работы в крайфинотделе, где работала старшим бухгалтером бюджетного управления, пошла на призывной пункт и попросила взять меня в ряды Красной Армии. Многих девушек призывали в то время, но мой возраст не подходил под призыв. Тем не менее я преуспела в своих просьбах и попала на Дальний Восток в батальон аэродромного обслуживания – БАО-805. Была солдатом, как и все девочки, прибывшие вместе со мной. Вскоре меня взяли в канцелярию. Участвовала в самодеятельных концертах, играла в спектаклях и пела. Однажды мы поехали с концертами на ЦАРЗ (центральный авиаремонтный завод). После концерта меня пригласили в одну из гримерных при клубе, где находилось человек пять мужчин. Я растерялась, но, услышав просьбу спеть все, что я могу, знаю и хочу, успокоилась. А знала я много лирических песен, цыганских романсов и арий из оперетт. Когда я таким образом развлекала своих слушателей, вошел молодой мужчина очень высокого роста. Он скромно сел в дальний угол на диван и ничуть не помешал мне, но странно: между нами протянулась невидимая нить, мы часто взглядывали друг на друга, и эта нить как будто соединила наши сердца воедино, пока еще бессознательно.

С того вечера я, под предлогом репетиций, ссылаясь на отсутствие в нашем БАО аккомпаниатора, частенько прибегала в зону ЦАРЗа, чтобы увидеть этого милого, обаятельного, скромного и умного человека. Все отпущенное мне время мы отдавали работе, разучивали новые песни, соприкасаясь друг с другом только взглядами через разделяющий нас рояль. В одну из очередных репетиций я очень пристально посмотрела в глаза Генриха Романовича (до этого я стеснялась), и вдруг в моем сердце как будто повернули какую-то пластинку, я полюбила его мгновенно, сильно и навсегда. Бывает ли так? Да, бывает, и со мной это произошло! Проведя беспокойную ночь, едва дождавшись рассвета, я побежала в зону (у нас был тайный лаз). От переполнявшего чувства стало тесно в груди. Я вбежала в комнату, в которой он жил при клубе, почти без чувств. Он все понял, так как сам уже любил меня. В это утро мы стали мужем и женой перед Богом, но не перед людьми. От людей нам надо было скрываться. Но, как ни были мы осторожны, о нашей любви все же узнали, и нас разлучили. Меня посадили на гауптвахту за связь с зеком, а Генри этапом отправили на Биракан.