ТерпИлиада. Жизнь и творчество Генриха Терпиловского

Спустя несколько дней композитор принес в оркестр клавирные наброски марша. Мы окунулись в творческий процесс, и, скажу вам честно, это была очень интересная работа. На прослушивании марш понравился и милицейскому руководству, и специалистам. Специальным приказом сочинение узаконили как марш для торжественной встречи знамени пермской милиции. И произведение начало жить своей жизнью, его довольно часто исполняли. «Марш милиции 02» <…> был издан Музгизом, тиражирован в ряде сборников по всему СССР. Издание марша, кстати, поддержал Д. Д. Шостакович. Он позвонил Генриху Романовичу, поздравил с успехом и сообщил, что марш на днях прозвучит по радио «Маяк». Более радостного события для композитора не придумать.

Затем Терпиловского пригласили в Москву и на праздничном приеме в МВД вручили ему диплом, ценный подарок (часы) и, конечно, конверт с премией. Мой оркестр и я сам, конечно, радовались за Генриха Романовича и гордились, что приняли участие в создании данного сочинения. Партитура марша «02» и сейчас находится в нотной библиотеке Пермского губернского оркестра.

Должен сказать такую вещь: композитор очень нуждался в жизни, порой у него не было денег на черный кофе. Чем помочь? Я писал ему рапортички как педагогу оркестра, чтобы хоть как-то поддержать. Так вот жилось «отцу советского джаза»… Тем не менее всем, знавшим Терпиловского, запомнилось то, как элегантно он был одет.

Генрих Романович постоянно работал над книгой об истории джаза. К сожалению, он не завершил ее, но частично материал опубликован им в газете «Молодая гвардия».

Это был большой, талантливый человек, высочайшей культуры и интеллигентности. Человек из будущего времени. Горжусь дружбой с ним – вот и все, что могу сказать. Честь имею!

«ОН ОЦЕНИВАЛ НАС ПО СВОИМ КРИТЕРИЯМ»

Глеб Михайлович Вяткин, художник, скульптор:

– Два года я проработал в «Художественном», в джаз-оркестре, это были 1958–1959 годы. Играл на скрипке, все же музучилище окончил. Дослужился до концертмейстера. Иногда меня приглашали в кабинет директора, чтобы обсудить программу концерта. Приходил Генрих (отчества так и не знаю) Терпиловский, композитор. Играли мы симфо-джаз. Терпиловский приносил свои работы, специально для нашего состава. Это были фокстроты, танго. Мне особенно танго нравились: они великолепны, интересны гармонией своей. Играли по три-четыре раза за день. Тут главное – не отвлекаться, нужна полнейшая сосредоточенность. Терпиловский посидит в зале – и ничего, никаких замечаний. Уйдет к директору, и все. Бесед каких-то у нас с ним не было, ну как же: он известная личность, композитор, а я кто? Начинающий музыкант, который к тому же собирается стать художником. Я сидел, помалкивал. Ощущал, конечно, что передо мной – личность. Ну, если спрашивали – отвечал. По моей инициативе отмечали юбилеи Глинки и Чайковского. Я предложил нарисовать их портреты, составили концертную программу. Тут же, в кинотеатре, брал подрамник, писал сухой кистью на бязи. Я тогда уже готовился поступать в «Муху» (Высшее художественно-промышленное училище имени В. И. Мухиной) и рисовал, писал все время. И тут меня вдруг назначили концертмейстером. А до меня им работал пожилой музыкант, Ефим Гринберг. Он сразу после этого ушел из коллектива, обиделся. Хотя я просил его остаться: помоги, мол, у меня нет опыта руководить оркестром, мы же без дирижера играли. Это так: все смотрят на меня, а я должен скрипкой показывать ускорение-замедление ритма и т. д. Протестовал я против своего назначения, к директору ходил, неудобно же, в самом деле. Но они меня назначили как перспективного и образованного.

Художник и музыкант Глеб Вяткин

А вскоре все кончилось: все малые оркестры взяли и расформировали. Как «излишества». Я считаю, это был крупный просчет тогдашних властителей. Мы были связующим звеном для публики. Люди приходили в кино и, хоть изредка, «по датам», слушали благодаря нам серьезную музыку. А после такого приобщения кто-то мог пойти и в оперу. С нами же выступали и певцы, солистки театра. Фишер пел в наших концертах. Терпиловский был контактным человеком. Но чувствовалось, что он оценивает каждого по своим критериям. Мы ходили к нему с Мишей Футликом, и всегда он ставил какую-то музыку хорошую. Для меня часто это были новые имена. Мне удивительна была его фигура – худой, длинный… Московского скульптора Клыкова он тоже сразу поразил. Вячеслав загорелся вылепить его фигуру, работал он в мастерской Юры Екубенко, пермского скульптора. Я рисовал, он лепил. Когда Клыков сделал проволочный каркас фигуры, дальше нужно было глиной объемы наращивать, то я заметил: можно уже ничего не добавлять, образ найден. Печально, конечно. После лагерей он так и не смог оправиться от дистрофии. Но после он жил еще долго, до 80-ти.

После окончания учебы я виделся с Генрихом не раз, рисовал его. Сделал тогда два портрета, один подарил ему. А он вдруг говорит: «Меня много пермские художники рисовали, а портрет дарят впервые».