Немногие, очень немногие, последовали этому предложению и позволили крестить себя ближайшему деревенскому священнику. Но подавляющее большинство этих простых людей остались верны идеалам своего детства. Однако в конце концов, когда одна за другой их церкви были закрыты, а их духовенство отправлено на галеры, они начали понимать, что обречены. Вместо того чтобы сдаться, они решили отправиться в изгнание. Но когда они достигли границы, им сказали, что никому не разрешается покидать страну, что те, кто был пойман на месте преступления, должны быть повешены, а те, кто помогал и подстрекал таких беглецов, могут быть отправлены на галеры пожизненно.
Очевидно, есть определенные вещи, которые этот мир никогда не узнает.
Со времен фараонов и до времен Ленина все правительства в то или иное время пытались проводить политику “закрытия границ”, и ни одно из них так и не смогло добиться успеха.
Люди, которые так сильно хотят выбраться отсюда, что готовы пойти на любой риск, всегда могут найти способ. Сотни тысяч французских протестантов вышли на “подземный маршрут” и вскоре после этого появились в Лондоне, Амстердаме, Берлине или Базеле. Конечно, такие беглецы не могли иметь при себе много наличных денег. Но они были известны повсюду как честные и трудолюбивые торговцы и ремесленники. ‘Их кредит был хорошим, а их энергия не уменьшилась. Через несколько лет они обычно возвращали себе то процветание, которое было их долей в старой стране, и правительство метрополии было лишено живого экономического актива неисчислимой ценности.
Действительно, не будет преувеличением сказать, что отмена Нантского эдикта стала прелюдией к Французской революции.
Франция была и остается очень богатой страной. Но коммерция и клерикализм никогда не могли сосуществовать.
С того момента, как французское правительство уступило нижним юбкам и сутанам, его судьба была предрешена. Той же ручкой, которая издала указ об изгнании гугенотов, был подписан смертный приговор Людовику XVI.
ГЛАВА XXIV. ФРИДРИХ ВЕЛИКИЙ
Дом Гогенцоллернов никогда не славился своей любовью к народным формам правления. Но до того, как безумие баварских Виттельсбахов запятнало эту трезвомыслящую семью бухгалтеров и надзирателей, они оказали очень полезную услугу делу терпимости.
Отчасти это было вызвано практической необходимостью. Гогенцоллерны унаследовали самую бедную часть Европы, полузаселенную пустыню из песков и лесов. Тридцатилетняя война разорила их. Им нужны были и люди, и деньги, чтобы снова начать бизнес, и они намеревались заполучить их, независимо от расы, вероисповедания или предыдущего состояния рабства.
Отец Фридриха Великого, вульгарист с манерами грузчика угля и личными вкусами бармена, мог стать весьма нежным, когда его вызывали на встречу с делегацией иностранных беженцев. «Чем больше, тем веселее», – таков был его девиз во всех вопросах, касающихся статистики жизни в его королевстве, и он собирал обездоленных всех наций так же тщательно, как собирал гренадеров ростом шесть футов три дюйма для своей спасательной гвардии.
Его сын был совсем другого калибра, высокоцивилизованным человеком, которому отец запретил это делать. изучал латынь и французский, специализировался на обоих языках и очень предпочитал прозу Монтеня поэзии Лютера, а мудрость Эпиктета – мудрости Малых Пророков. Ветхозаветная суровость его отца (который приказал обезглавить лучшего друга мальчика перед его окном, чтобы преподать ему урок послушания) не склонила его сердце к тем иудейским идеалам праведности, о которых лютеранские и кальвинистские священники его времени были склонны говорить с таким великим восхвалением. Он стал рассматривать любую религию как пережиток доисторического страха и невежества, настроение раболепия, тщательно поощряемое небольшим классом умных и беспринципных людей, которые знали, как хорошо использовать свое собственное выдающееся положение, живя приятно за счет своих соседей. Он интересовался христианством и еще больше личностью самого Христа, но он подходил к этому вопросу через Локка и Социниуса, и в результате он был, по крайней мере, в религиозных вопросах, человеком с очень широкими взглядами и мог по-настоящему похвастаться, что в его стране “каждый может найти спасение на свой лад.”