Терпкий вкус тутовника

Димочка спустился на пол по косяку. Его мать лежала на кровати в окружении кукол. На пожилой женщине сидела черная с белым кошка. Маша рассадила у стены всех своих пластмассовых подружек. А кошку Маркизу, любимую мягкую игрушку, посадила бабушке на грудь. Лиля заголосила и потащила дочь из комнаты. Маша упиралась. Димочка так и сидел, обмякнув на дверном косяке.

Димочка докурил, они поднялись в квартиру. Лиля звонила – организовывала похороны, поминки, бегала из комнаты в комнату…

Машка сидела на стульчике в прихожей. Спину держала ровненько, как бабушка учила, руки на коленях сложила. На кухне Маратик пил чай. Как будто все происходящее его не касается.

– Бабушка всегда говорила, что умрет быстро. Чтобы мы не мучились, – сказала Маша Алле, когда та снимала обувь. – А я ее обидела. Очень, – продолжала Маша. – Она держала мое лицо в своих руках и хотела поцеловать, а я вырвалась. Сказала, что у нее руки страшные и плохо пахнут. А она мне сказала, что это запах старости. Она на меня сердится? – спросила Маша, и по ее щеке потекла слеза.

– Нет, не сердится, – сказала Алла и притулилась на стульчик рядом с Машей.

Машка легла ей на колени и горько заплакала. Как маленькая. Как маленькая испуганная девочка. Маша и была маленькой испуганной девочкой. Алла гладила ее по голове и говорила «ш-ш-ш».

На кухне сидели Димочка, Лиля и Екатерина Андреевна. Маратик оделся и ушел. Даже не поздоровался.

– Лиля, как ты могла? – выдавила Екатерина Андреевна.

– Что? Что я не так сделала?

– Зачем ты выбросила вещи Дины Матвеевны?

– А что на них смотреть теперь? Вечно вы всем недовольны. Я с ног сбилась – и похороны, и поминки на мне. А вам лишь бы страдать. Побегали бы с мое… И денег нет. Я откладывала – ремонт хотела сделать. А теперь какой ремонт? Все уйдет как в дыру.

Димочка вышел из кухни и пошел в комнату матери. Вышел с книгой и пакетом.

– Держи. – Он протянул книгу и пакет Алле.

Алла взяла книгу, большую, красивую, и прочла название: «Рецепты еврейской кухни».

– Спасибо. Только я не умею готовить, – сказала она.

– А ты не готовь. Книгу сохрани. И то, что в пакете. Потом Машке отдашь, когда она вырастет.

– А что там?

– Менора и мезуза.

– Хорошо, – сказала Алла.

На похоронах было немного людей. Пришли две пожилые дамы – давние подруги Дины Матвеевны, школьные друзья Димочки, которые помнили его мать, какие-то подруги Лили, которые Дину Матвеевну в глаза не видели. Был и скандал. Лиля заказала отпевание. Со священником и свечами. Чтобы было как у людей. Как положено.

Димочка увидел на лбу покойной матери бумажку с ликами святых, наклонился, поцеловал мать и снял бумажку.

– Моя мать никогда не была крещеной, – громко, на весь зал сказал он. – Она еврейка.

Священник покосился на Лилю, помолчал и тихо вышел.

Лиля прямо у гроба начала скандалить – про «людскую неблагодарность», «зря выброшенные деньги», «два дня беготни» и «еврейские штучки». Димочка морщился как от зубной боли.

Вдруг Алла почувствовала, что ее кто-то трогает за руку. Она повернулась – Маша. Бледная, худая. Маша улыбалась.

– Привет, – шепотом поздоровалась Алла.

– Привет, – ответила Маша, продолжая улыбаться. – Вот, держи. – Маша быстрым движением засунула Алле что-то в карман куртки.

– Это что?

– Бабушкины драгоценности. Я вытащила, пока мама не видела. – Маша сияла.

– А мне зачем?

– Сохрани. Потом мне отдашь, когда я вырасту. Ладно? Только маме моей не говори. Она отберет и выбросит на помойку. Как бабушкины платья. Только ты обязательно сохрани. Я, когда вырасту, найду тебя.

– А зачем меня искать?

– Мы с тобой больше не увидимся. – Маша перестала улыбаться.

– Почему, Маш?

Маша не ответила. Дернула плечиками: мол, что толку тебе объяснять очевидные вещи, если ты их сама не понимаешь.

Дома Алла отдала драгоценности Екатерине Андреевне. Они сложили все в пакет – книгу, реликвии, драгоценности – и спрятали под раскладной диван.

Маша оказалась права. Димочка с Лилей после похорон пропали. Екатерина Андреевна звонила – никто не брал трубку. Дозвонилась на сорок дней Дины Матвеевны. Лиля рассказала последние новости. Димочка бросил ее и уехал на Север. Не в Нижневартовск, еще дальше. В маленький городок – триста километров от Нижневартовска. И Маратика с собой забрал. Точнее, Маратик сам напросился. От них ни слуху ни духу. Она с Машкой осталась. Машка молчит все время, слова не вытащишь. И смотрит свысока. А Маратик – мразь неблагодарная. Она ему всю душу отдала, а он взял и уехал.

– Мам, и как ты могла с тетей Лилей дружить? – спросила как-то Алла.

– А что тебя удивляет?

– Ну ты же с Димочкой в Нижневартовске жила. Тетя Лиля тебя не ревновала?

– Может, и ревновала… Мы слишком давно друг друга знаем.

– А Димочку ты любила?

– Любила…

– Ты из-за меня уехала, ну, мы уехали с Севера?

– Нет. Из-за себя.

Тетя Лиля скоро объявилась. Сидела на кухне и пила вино.

– Что отмечаете? – спросила Алла, вернувшись из института.

– Счастливое обретение еврейских родственников, – ответила тетя Лиля и захихикала.

– В каком смысле?

– В прямом.

– Понимаешь, Алуша, – объяснила Екатерина Андреевна, – Димочка с Маратиком в Израиль уехали.