Терпкое вино любви

— А где она? — упавшим голосом спросила Ольга.

— В больнице она, — ответила медсестра и поспешно добавила: — Про состояние ничего сказать не могу.

Она взяла с подноса таблетку и положила ее на тумбочку рядом с градусником. Затем подхватила капельницу и покатила ее к выходу.

— Выпьешь после еды лекарство, — буркнула она напоследок и вышла из палаты, оставив Ольгу в полном смятении.

Оказывается, все было даже ужаснее, чем она предполагала! Бабушка в больнице! Это все ее проклятая гипертония. В последнее время она жила на сплошном клофелине. Врач велел ей постоянно измерять давление, даже поздно ночью. Ольга объездила все аптеки и купила ей тонометр. Как внезапно все это случилось…

Еще совсем недавно, зимой, она была такая крепкая и резвая. Пока Ольга на занятиях — всю работу по дому переделает. Ольга в жизни еще не встречала такой любви к порядку. И ее, Ольгу, бабушка всегда жалела. «Твое дело выучиться, — говорила она, — с тряпками да кастрюлями еще успеешь повозиться». Она неторопливо одевалась в чистейшую, свежевыглаженную одежду, красила губы немодной вишневой помадой, взбивала подкрашенные волосы (она даже химию делала в свои семьдесят с лишним), душилась — и шла с корзинкой на рынок. На каждый праздник она обязательно пекла пироги… А осенью покупала на рынке виноград и ставила душистое вино… Она говорила, что их предок тоже делал вино — он был виноделом и ездил во Францию, чтобы учиться там виноделию. И она тоже могла бы поехать во Францию, но теперь не поедет… И Мишель, Мишель, Мишель… Вот он подходит, протягивает к ней ласковые руки, гладит ее по плечам, потом накрывает ладонями ее груди… От нежных прикосновений набухают и тычутся в шелковую рубашку ее соски, а лоно омывает сладкой волной… Его мягкие серые волосы щекочут ей низ живота…

Ольга вдруг почувствовала, что проваливается в какую-то жаркую мутную слизь, которая обволакивает ее, как горячий кисель, и уносит все дальше и дальше…

Глава вторая

1

Валентин Григорьевич Левин собирался на работу в университет. Он стоял перед открытым шкафом, перебирал галстуки и по очереди прикладывал их к рубашке. Сегодня ему предстояло сидеть в приемной комиссии и несколько часов подряд выслушивать сбивчивый бред, который обычно со страху несут абитуриенты с подготовительного отделения. Впрочем, однообразие этого процесса несколько скрашивалось возможностью посмотреть на растерянных семнадцатилетних очаровашек. Это был калейдоскоп темпераментов, характеров, вкусов и манер одеваться. Доцент любил разнообразие в жизни, он считал себя раскрепощенным человеком. Возможно, сама специальность (он был зоологом) приучила его к этому разнообразию. Мир представлялся ему многоцветной и живой броуновской мозаикой, в которой каждая частичка имеет право соприкоснуться с другой, а потом разойтись. По этому же принципу он общался с людьми. С женой, сорокалетней копией Бриджит Бардо, Верой Антоновной, он состоял в довольно свободном браке, хотя сама она согласия на это не давала. Сына Мишу Валентин Григорьевич старался воспитать в том же духе, внушая ему, что главное в жизни — это независимость.

Наконец нужный галстук был выбран.

— Кстати, ты слышал, что твоя бывшая пассия угодила в больницу? — крикнул он сыну в соседнюю комнату.

Через несколько секунд в дверях появился Миша. Красивое лицо его выражало недоумение. «Даже слишком красивое у него лицо, — подумал доцент. — С таким лицом трудно будет делать карьеру».

— Как в больницу? — спросил Миша. — Из-за чего?

— Точно не знаю. Говорят, ее избили на улице какие-то подростки.

— Так сильно избили, что она попала в больницу? — не поверил сын.

— Бывает и до смерти забивают, — невозмутимо заметил Валентин Григорьевич.

— А я так думаю, что приличных девушек никто никогда не изобьет, — донесся из кухни голос Веры Антоновны. — Она или сама водилась с этими ублюдками — и что-то там с ними не поделила… или просто шлялась ночью, за что и получила.

— Ну не надо так говорить, мама. Ты же ее не знаешь… — попробовал было заступиться за Ольгу Миша.

— А что тут знать-то? Что тут знать-то? — мама вошла в спальню, для обсуждения морального облика Ольги собралась вся семья. — Если она сумела влипнуть в такую историю… И еще и тебя втянула… Да-да, ты рано успокаиваешься. Мы с отцом до сих пор не можем прийти в себя после случившегося.

— Но ведь пока еще ничего не случилось… — попытался возразить Миша.

— А ты что, хочешь, чтобы случилось? — вступил в разговор отец. — Ты хочешь, чтобы мы с мамой потеряли заработанные годами, бессонными ночами… интригами, в конце концов, насиженные места? Ты знаешь, что мама должна получить «профессора»? А мне осталось совсем недолго ждать, когда наш Муравьед отправится к праотцам… Ты понимаешь, что в такой ситуации достаточно маленькой искорки, вроде звонка из… сам знаешь, откуда… И все наши планы вспыхнут синим пламенем! — Валентин Григорьевич порывисто расчесывал перед зеркалом свою гордость — густую черную шевелюру. Синие глаза его нервно поблескивали.

У мамы что-то громко зашипело на кухне, и она, всплеснув руками, убежала.