Терра

И он стал мне объяснять про еду, про то, как ее добывать. Значит так, если можешь съесть что-то – съешь. Забытая картошка фри или полпакетика чипсов, все идет в дело. Задача в том, чтобы к вечеру быть как можно менее голодным, чтобы все подмечать, типа включить инстинкты, быть собирателем. Если вынудит жизнь и представится случай, можно воровать и попрошайничать, но осторожно.

Чем больше легальной, забытой, заброшенной еды достанешь, тем меньше шанс, что запалишься и прогоришь. Каждая кража в магазине – лишний риск, если у тебя нет родителей, никто тебя не защитит, покатишься в приют, а оттуда, может, даже обратно, откуда ты там прибыл.

Короче, если по-простому, то еду лучше всего было подбирать, если уж день откровенно неудачный – тогда попрошайничать, но это тоже риск, не стоит привлекать внимания. В крайнем случае и очень осторожно можно воровать.

Вот такая штука: живя на улице, я воровал намного меньше, чем будучи при папашке.

– Телефоном не свети, – сказал Алесь, набирая что-то на стареньком «Сименсе». – Украдут.

Он помолчал и добавил резонно:

– Я же свой украл.

– Справедливо, конечно. – Я поглядел на Мэрвина, пнул его легонько. – Ну, бывай, брат.

Он и не шелохнулся.

– Живой он, – сказал Алесь. – Живой.

Тренькнул мобильный, мне пришла смс-ка.

– Ее адрес, – пояснил Алесь. – Ширли, запомни. Ширли Кертис. Вечером тебе напишу, как мы встретимся.

Я поглядел на спящую Марину, бутон еще одной жизни у нее внутри, ее пот, мятная жвачка – так от нее пахло славно.

– А Марина чья девушка?

– Не знаю. Я об этом не думал. Слушай, а крысы все в язвах ходят?

Взгляд его скользнул по моей руке.

– Не-а. Это просто я болею. Не знаю, от чего. Не по-крысиному.

Нам обоим стало неловко, пора было прощаться, а мы типа вчера познакомились только, не было у нас той фамильярности, чтобы спокойно разойтись.

– Ну, удачи тебе, – сказал я. – Всего самого наилучшего. Вечером увидимся.

– Да, до вечера. Если будут проблемы, то ты звони.

– Не, ну пока единственная моя проблема – сотрясение мозга. Я удивлюсь, если их прибавится.

Я глянул на свою красно-черную фенечку, улыбнулся.

– Мне обещали, что проблем больше не будет.

В общем, я от них ушел, переступил через Мэрвина, прошел мимо Марины с Андрейкой, а потом долго брел по прохладному, пустынному пляжу. Денег у меня не было, и я долго искал монетки, чтобы купить билет на автобус.

Меня больше не мутило, но и есть не хотелось, я просто шел вперед, пока не уперся в пирс. Колесо обозрения было пустое, и никакой тебе подсветки – обнаженные спицы. Над пирсом заливались криками голодные чайки. Какой-то мекс сметал песок с надстройки, на которой стоял этот маленький парк развлечений. Сметал прямо в океан. Он мне почему-то понравился, хотя я даже не рассмотрел, есть ли у него усы, а это в мексах самое прикольное.

– Доброе утро!

Он лениво помахал мне рукой, потом отошел к пирсу выкурить сигарету и стал напоминать образ на какой-то импрессионистской картине – скупой, нереалистичный.

Денег я все-таки наскреб, на пляже монетки частенько выпадали у людей из карманов – спасибо волейболу и другим активным играм. В автобусе меня снова замутило – от характерного бензинового запаха. Со мной тряслись пьяненькие девчонки, обе брюнетки с красными прядями, готичные, конечно, но смеялись они очень весело. Дремал какой-то располневший мужик, иногда раздраженно хмурил брови, но окончательно не просыпался. А в общем-то и все. Семь тридцать утра выходного дня, мы больше никого не ждем.

Опять хотелось покурить. Я думал об этой Ширли, какая она будет, смогу ли я ей доверять, красивая она или нет? Студенточка.

Самое отвратное – я скучал по отцу. Иногда я месяцами его не видел, дело было не в разлуке, а в чем-то еще. Я скучал по отцу, которого уже не существовало в моем местном времени да пространстве. По отцу, который никогда не пытался меня убить.

Проехали очередную остановку, на которой стояла мамка. Она меня и взглядом не проводила, но я знал – присматривает.

Ширли не так уж далеко жила, можно было и пройтись, но я боялся потеряться.

Вот скажет мне, к примеру, что я не жилец. Вот скажет мне еще, что я останусь инвалидом, а я мог бы и не знать.

Я вообще-то понятия не имел о том, как лечат сотрясы, и вообще в домашних (а в моем случае даже не в домашних) условиях можно это пережить или нет. Мне было страшно попасть в больницу, я боялся, что там отец меня точно отыщет.

Чудился мне запах его или нет? Все могло быть.

Ширли Кертис жила в стареньком кирпичном доме, и высоткой-то не назвать, четыре этажа всего, а на первом – аптека. Удобно, когда ты студентка медицинского.

В аптеке, и к этому я никак привыкнуть не мог, у американцев продавались всякие прикольные штучки – от конфет до косметики. Сразу захотелось зайти, попялиться на что-нибудь, украсть для Ширли блеск для губ или тушь, или что там еще ей бы понравилось, что еще она бы приняла как плату.

Но я помнил о том, что мне сказал Алесь. Никаких неоправданных рисков.

Помнится мне, что у того подъезда я впервые подумал: могу ли я прожить другую жизнь, чем мой отец.