Терра инкогнита. Книга 3

Был он моих лет, родился и вырос в Первомайске, в рабочей семье. С детских лет увлекся боксом и по окончанию средней школы имел разряд кандидата в мастера. Несколько раз выступал на первенство области и грезил о большом спорте.

Но, как говорят, не судьба. На летней танцплощадке в городском парке, к его жене пристал вернувшихся из лагерей местный авторитет с приятелями. Завязалась драка. Андрей здорово отделал блатных и изувечил «сидельца». За что получил трехлетний срок, а в зоне увеличил его, избив за придирки одного из вертухаев*. Жена не стала ждать мужа, оформила развод и сошлась с другим парнем.

На свободу Бадер вышел другим человеком. Жестоким и озлобленным.

Для начала, решив отомстить бывшей жене, пришел к ней домой и жестоко избил мужа.

Затем через своих родителей, у которых жил, пригласил ее якобы для примирения. Там, отправив стариков к соседям, понудил девушку заняться с ним сексом, обещая впредь не вмешиваться в ее жизнь. А при этом записал действо на портативный, спрятанный под тахтой магнитофон. Далее последовал шантаж – вернись ко мне или прокручу запись мужу.

В итоге супружеская пара обратилась с заявлением в прокуратуру. Я тогда как раз дежурил, опросил их, а затем, по указанию прокурора, возбудил дело и принял к своему производству.

При задержании Андрей оказал сопротивления высланному за ним милицейскому наряду, своротив одному сержанту скулу, а второго пытаясь пырнуть ножом, за что получил дополнительную статью в обвинение.

В ходе следствия у меня с ним установился психологический контакт, вину Бадер признал полностью, так что дело я завершил в установленный законом двухмесячный срок.

При этом имел место занимательный случай.

Дело я иногда брал с собой, работая с ним, когда семья отправлялась спать. Одним таким вечером, придя домой и чмокну в щечку Леночку, притащившую мне тапки, я прошел в зал. Там извлек из портфеля и положил на стол пухлый том, затем вымыл в ванной руки и отправился ужинать на кухню. Таня, накрыв стол, присела рядом.

Пока ел, мы обменялись новостями, а затем я снова направился в зал. На ковре сидела трехлетняя дочура и, что-то бормоча, вырывала из дела листы (несколько смятых уже лежали рядом). Остальные от любознательного человечка удалось спасти.

– Не иначе тоже юристом будет, – сказал я в тот вечер Тане, и как оказалось впоследствии, не ошибся.

На процессе Андрей снова забузил, и на глазах судей, а также многочисленных обывателей, набившихся в зал, порезал себе вены спрятанной во рту бритвой.

Служители Фемиды демонстрацию не оценили и впаяли ему по совокупности преступлений шесть лет лишения свободы, с отбытием наказания в ИТК* строгого режима. (Кстати, это была не последняя наша встреча).

Осенью меня аттестуют и приказом Генерального прокурора СССР присваивают классный чин – юрист 3 класса. Он соответствует званию лейтенанта, в которое я был произведен Президиумом Верховного Совета СССР еще в 1978 году.

Здесь тоже маленькое отступление. Как я узнал позже, в период комиссования, затянувшегося почти на месяц, Председатель КГБ СССР мне присвоил старшего лейтенанта. Но приказ осел где-то в кадрах Особого отдела флота (по принципу помер Максим, ну и хрен с ним) так что, его мне не объявляли.

– Да,– подумалось, – при такой скорости продвижения, годам к сорока точно стану капитаном.

За звезды в прокуратуре тогда не платили, и мой должностной оклад составлял 152 рубля.

Для сравнения, по второму году в Заполярье, я получал в четыре раза больше. Выручало то, что по линии КГБ СССР (о чем позаботилась Лубянка), я два года получал нигде не афишируемую доплату в размере еще 120 рублей, за что попал в поле зрения партийного контроля. Был такой орган, в Центре и на местах, чистивший ряды, «руководящей и направляющей».

В нашем Первомайском горкоме его возглавлял некий Коваль. По внешности он напоминал Геббельса в последние годы жизни и был неприятным типом. Целеустремленно и методично собирая копромат на того или иного коммуниста, оформлял все надлежащим образом, а затем представлял Первому. В результате на заседании бюро горкома жертва получала взыскание, а то и изгонялась из рядов. Как Нагульнов в известном романе Шолохова.

И вот как-то приглашает меня Веденеев к себе и сообщает, – тебя вызывают в горком к Ковалю. Ты ничего этакого не натворил? Супротив партии.

– Нет, – отвечаю. Устав помню и выполняю.

– В таком случае сходи, а потом мне доложишь.

Следую в «белый дом», стучу в кабинет Коваля, – вызывали?

– Присаживайтесь, – говорит, криво улыбаясь.

– Как же так, дорогой товарищ? – Вы ответственный работник, а утаиваете от партии часть доходов.

Затем достает из стола папку выдает подробную раскладку.

– Кстати, откуда у вас те (продолжает), которые получаете на почте переводами?

По натуре я человек вспыльчивый и прямой, за что не раз имел неприятности, но тут сдержался.

– Виноват, – отвечаю, – пишите адрес организации.

Коваль довольно шмыгает носом (у него всегда насморк), раскрывает лежащий на столе блокнот и щелкает ручкой, – диктуйте.