Terra Mirus. Тебе не кажется

— Не в гробу, а в стазис-капсуле, тоже нашем изобретении. Она ж из дому сбежала и к нам прибилась, нажаловалась, что мачеха да отец ее обижают, посулила весь лес в пять акров нам передать в дар за помощь, мы и согласились. Кто ж знал, что девка на голову порченая? Пела целыми днями, не затыкаясь, прикормила птиц каких-то, кроликов, белок, весь дом нам загадили, горошки заячьи даже в постели у себя находил, тьфу, пропасть! — дворф сплюнул от отвращения. — Правда, жрать готовила, но все равно плоховато, старшой мой и то лучше стряпал. А как яблок этих заколдованных наелась, мы за голову схватились. Противоядий иномирных под рукой не было, а люди в былые столетия лечились примерно тем же, что и сейчас — лопухом, да молитвой. Пришлось в капсулу ее класть. Она в летаргический сон погружает, да очистку живого организма проводит. Года три спала, пожалуй. А нам в это время принц мозги выедал. Мы же письмо ему сразу отправили, как беда случилась. Думали, может, противоядий каких найдет и привезет. Шиш там! Ходил приведением по лесу вокруг гроба, отощал, как кляча ледащая, все стихи писал о жизни и смерти — отвратительные, между прочим. Короче, ускорили мы выведение яда, добавили кристаллов магических, оживили эту идиотку и выгнали их обоих к евойному папеньке-королю из леса. Они потом поженились и войной на государство Белоснежкиных папаши с мачехой ходили, но это уже совсем другая история…

— Делааааа, — протянула Илона, пытаясь осмыслить новую реальность. — Не удивлюсь, если и мачеха на самом деле ее не травила за красоту неземную.

— Да никто ее не травил, — поморщился Гиннар, снова наливая воду в стакан. — Яблоки те сами по себе заколдованные были. Алхимики над ними опыты ставили, сорт морозоустойчивый, что ли, выводили? А этой дуре лишь бы сожрать чего-нибудь. Оно понятно, организм молодой, вечно голодный, но головой же надо думать? Потом-то, конечно, все хорошо закончилось, даже сказку по мотивам придумали слезливую, в которую наивные дурочки верят. А мы получили бумаги на владение лесом, да и зажили припеваючи еще лет на сто, пока не…

— Маааааааам! — вдруг заорал под окнами голос Алисы. — Мы домой-то идем?

— А времени сколько? — охнула Илона, оглядываясь в поисках часов.

— Домой давно пора, — снова улыбнулся дворф, но уже по-доброму. — Язык уже болит столько болтать, отвык. В общем, чеши уже отседова, потом расскажу при случае, как мы жили. Да, и если вопросы будут, тоже заходи!

* * *

До Больших Лопухов добрались уже в сумерках. Дольше всего ждали Индру, который решил подсластить неудачу с дворфом походом на ближайший рынок, и застрял там почти на полчаса. Илона с беспокойством поглядывала за ним издалека, но сокол, казалось, был в своей стихии. Во всяком случае, лавировал он с тележкой среди продуктовых рядов, как рыба в воде, и даже умудрялся спорить о чем-то с ушлыми тетками за прилавками.

— Я теперь поняла, почему дядька Геннадий такой, — шепнула стоящая рядом Алиса, тоже не спускающая с парня глаз.

— Какой? — не поняла мама.

— Мы с Мишкой года два назад прыгали около интернатовского автобуса, его как раз тогда чинили, и колесо у мастера вдруг из рук выкатилось и чуть меня не ударило. А дядька рядом курил, так он метнулся на своей коляске, как на ракете, схватил меня за шкварник и дернул в сторону. Ты еще тогда спрашивала, где я воротник оторвала, а я наврала чего-то, не помню, — призналась Алиса, смущенно краснея.

— Ты с ума сошла? — Илону прошиб холодный пот, она даже отвлеклась от сокола, придирчиво выбирающего овощи на прилавке в нескольких метрах. — Я разве не запрещала вам вообще к ремонтируемым машинам подходить?

— Да мы нечаянно! — накуксилась Алиса. — Мне потом очень стыдно было! Миша-то неразумный, надо было мне его оттуда увести, а я наоборот, за ним пошла. А дядька Геннадий на нас так орал! Мишу нехорошим словом назвал, а мне пообещал ремня всыпать, если еще раз около машины увидит. А потом снова орал, как это опасно и говорил, что мы два дурака, по развитию одинаковые… Мне тогда так обидно было, что я плакала, и Мишка плакал, боялся, что влетит. Но дядька ничего тебе не сказал. И теперь я поняла, почему он такой бледный был, и руки тряслись. Если септима — это как семья, то получается, у него семья погибла. И кричал он на нас не от злости, а от ужаса, потому что переживал о себе тоже…

Илона ничего не сказала. Только обняла дочку покрепче.

«Ничего, станет она самостоятельной — будет легче», — успокаивала много лет назад шатающуюся и ревущую от недосыпа женщину ее мама, Алисина бабушка. Не обманула, когда младенец подрос, спать действительно стало легче. Но страхов с каждым годом только прибавлялось. Только решишь, что все в порядке, ну вот же ребенок, понимающий и благоразумный, учится хорошо, рассуждает здраво. И на тебе — около ремонтируемой машины с раскрученными колесами прыгает!