Терракотовые сестры

Мириам слушала вполуха. Зато наблюдала вполглаза за сыном. Да тут и четверти хватило бы, чтоб заметить изменения. Кайно был здесь, в ярком круге света возле огня, но весь устремлен во тьму ночи. Причину материнский взгляд тоже различил сразу. Маленькая чернокожая нубийка с кипящими смолью глазами и сотней жестких косичек сидела у края навеса. Только благодаря тяжелым золотым подвескам косички свисали в гладкую египетскую прическу. По обычаю ее страны, на девушке была льняная набедренная повязка, чуть выше колен, но чтоб не впасть в немилость хозяйки финиковой рощи, к ужину Кали, так ее звали, вышла, надев еще немного кисеи и очень много длинных ожерелий из самых разных материалов. Золотые пластины и серебряные цепочки смешались на ее груди с коралловыми шариками, нитками ракушек и жемчуга, и даже костяные подвески и бронзовые бубенчики были там. Широким передником они спускались с тонкой девичьей шеи, скрывая маленькие упругие груди и мягкий живот.

Скромно сидела Кали у края света, лишь иногда поднимая глаза то на говорящую Султану, то на Мириам, но никогда на Кайно. И эта женская покорность сводила парня с ума. Если бы она смеялась и пела, танцуя жаркие танцы своей дикой родины, юноша отвел бы глаза и запретил бы себе смотреть на длинные стройные ноги эбонитового цвета. Он ушел бы считать звезды на вершине холма или смотреть на лунную дорожку на морском берегу и справился бы с дразнящим призраком и звенящей плотью, забыв все наутро. Но нубийка сидела и молчала, потупив глаза, и только ее гладкая черная кожа требовала прикосновения в отблесках мирного огня.

Потом Кали как-то незаметно растворилась в темноте. Так незаметно, что даже Кайно пропустил этот момент. А Мириам, отвлекаемая светской болтовней Султаны, спохватилась, когда сын попросил разрешения пойти проверить, как там верблюды. Все было ясно без слов. Но вежливость требовала от хозяев оставаться с гостями, и гости этим беззастенчиво пользовались. Когда же Султана наконец угомонилась и взяла слово с Мириам, что та разрешит поднести царице фиников и целебной морской соли, сохраняющей красоту, матери было поздно бежать за сыном в темноту. Оставалось только утешать себя мыслью, что рано или поздно сыновья должны отпустить материнский подол, чтоб взяться за другой.

Но не прошло и часа, как хранительница резко изменила свое мнение и уже громко звала своего сына по имени. Ее больше не занимали ночной покой гостей и соблюдение неписаных законов и приличий.

А Кайно действительно пошел к верблюдам. Им нужно было дать свежей воды, и вообще… Ежедневных забот хватает. Мать даже находит в этом какую-то прелесть, появление гостей разрушает привычный уклад и прибавляет суеты… Так она говорит. Но Кайно гладил белого верблюда, на котором сегодня днем скакала маленькая нубийка, и думал, что суета лучше рутины. И все время ловил себя на мысли о Кали. О груде бус на ней и об угадывающихся очертаниях того, что под ними. Он представлял, как сжимает девушка бедрами спину верблюда, когда едет, и как покачивается она в такт движениям сильного зверя…

Кали появилась, просто шагнув из темноты. На ней все так же был ворох бус и ожерелий. Но теперь она не прятала глаз от юноши. И одуряюще пахло какой-то незнакомой сладостью.

– Я хочу еще раз поблагодарить тебя за спасение. – Нубийка первой прервала молчание. Бусины тихонько шуршали при каждом ее движении.

Теперь Кайно опускал глаза. Но даже в темноте приморской звездной ночи хватало света, чтобы видеть золотые браслеты на эбонитовых щиколотках. Сильных бедер не скрывал египетский лен.

Слова сейчас только мешали. Пальцы юноши уже скользили по ниткам бус, отыскивая то, что те скрывали. Черная дева не возражала, а прижалась сильнее, выгнувшись, как арфа, в руках Кайно, когда он обхватил ее талию.

Никто из них не хотел останавливаться. Кали, как огонь, пылала в его руках, неуловимо гибкая и горячая. Просторная рубаха Кайно треснула, разорванная от ворота сильными черными руками. Дареный пояс, сорванный, уже давно змеился у ног девушки. А еще она шептала:

– Поехали со мной, тебе не место здесь, в глуши, ты великий маг, я поняла это сразу, для меня честь отдаться тебе, будь моим, любимый, – и Кайно таял от слов, горячих, как вожделенное лоно. Он был готов на все ради обладания Кали. А она опрокинула его на спину, на остывающий песок, и теперь возвышалась, еще более желанная. – Будь моим, иди за мной, я дам тебе силу и помогу обрести истинное бессмертие, там мы будем вместе навсегда, – Кали поставила точеную ножку на грудь парню, и он ясно увидел татуировку на щиколотке: восемь стрел, направленных во все стороны света. В темноте тату слабо светилось красным.

– Да, – простонал Кайно, – да, все что ты скажешь, любимая! – Он потянулся губами к светящемуся знаку, но Кали отдернула ножку.

– Сынок, Кайно, где ты? – крик матери взорвал момент.

– Я буду ждать тебя после испытания в своем убежище в Александрии. – Голос Кали теперь не походил на жалобный колокольчик систра. Это был голос повелительницы, но казался слаще меда.