Терракотовые сестры

Кузнец принял отряд за послание помощи и рванул туда. Но зверская клыкастая тварь преградила дорогу. Смрад шел от мокрой шерсти, морда измазана в крови, чьи-то кишки висели на рогах. Фархад ударил первым, вложив в первый же выпад всю силу своих тренированных рук. Да, расчет оказался верным. Жесткая шкура, крепкие кости, отсутствие мозгов – с таким противником сражаться надо только такой же грубой силой. Фархад лупил наотмашь, зверь отмахивался лапой и даже схватил оружие за лезвие. Огромным усилием кузнец вернул себе саблю, распоров сухожилия твари. Та взвыла и встала на дыбы, зарычав. И тогда Фархад нанес ей смертельный удар в брюхо. Едва успел увернуться от падающей туши, тут же второй монстр ринулся к воину.

Маленький отряд заметил брешь в цепи козлоногих, а потом Казакова узнала и Фархада. Направила меха туда. Остальные тоже поняли ее намерения. Два механизма и трое воинов с автоматами шли против человеческого потока. Рассекали его, как камни горную реку. Только пена в этом потоке была красного цвета. Проносясь мимо Фархада на своем аппарате, Маша зажмурилась, чтобы не видеть, как посмотрит на нее кузнец-великан. Он ждет помощи, прорывается к своим, а она промчится мимо! Не сможет помочь, не протянет руку. Поймет ли, доживет ли добрый кузнец до понимания – неизвестно, но то, что взгляд его Казакова не забыла бы никогда, она знала. И потому зажурила глаза до боли, до белых сполохов под веками. Не оглянулась она и потом, когда уже спрыгнула с завалившегося от удара когтистой лапы механизма и помчалась в воду что есть духу.

Она не видела, что люди опомнились и стали сопротивляться. Не видела, как редела цепочка зверей. Как кровавые борозды тянулись от моря к скале, как насыпались валы из искалеченных тел. Как бывшие враги объединялись, чтобы выжить. Как бездумно и отчаянно перли козлоногие вверх, к скале, и как наступали на горы из трупов, чтобы подпрыгнуть и ухватиться за уступы величиной с ладонь, и, оттолкнувшись копытами, закидывали свои тела дальше, выше, к ощетинившейся копьями крепости. Она не знала, кто остался жив в этой битве. Но она надеялась, что есть на свете справедливость.

Тяжесть соленой воды ухватила кандалами ее ноги, и Казакова упала лицом вниз прямо на отмели. Камнем пошла на дно. Едва успела закрыть глаза.

– Девушка, вы таки имейте совесть! Не брызгайтесь! Вы же не одна тут купаетесь! – услышала она возмущенный визгливый голос над ухом. Над поверхностью вечно спокойного Мертвого моря витали веселый детский гвалт и причитания еврейских мамочек.

Эпилог Терра Мария

Кудрявый большеносый мужчина средних лет, с характерным животом, в ярких пляжных шортах – типичный представитель избранного народа, коих здесь пруд пруди, но все же меньше, чем туристов, – осторожно, но крепко вел Машу за локоть. Густой рассол Мертвого моря его ноги выталкивал, за ее колени цеплялся. Пышнотелые бывшие красавицы, занятые собой и своими чадами, даже оторвались от активного воспитания своих разновозрастных чад и домочадцев, чтобы посмотреть на странную девицу, вздумавшую купаться в армейском комбинезоне. И что мальчик нашел в этой девочке? Куда его мама смотрит? Но Казаковой было все равно. Мозг автоматически отмечал окружающие детали, но на эмоции сил уже не оставалось. Маша понимала, но не больше. Она выбралась. За ней никто не последовал. Здесь ее почему-то встречали. Это не Баскунчак.

– Вы почему так долго? – то ли упрек, то ли забота в голосе. Но какой чистый русский язык. И все вокруг говорят тоже по-русски. – Вас тут уже заждались. Рабби Мэтр должен лететь самолетом сегодня в Рейкьявик, затем в Россию, но сначала надо решить вопросы с вами и почтенной Мириам. А вы так долго! Садитесь же скорее, госпожа, и поедем.

Встречающий сделал кому-то знак, и тут же маленький паркетный джип, хулигански распугивая отдыхающих, подкатил к самой кромке воды.

– Садитесь, переодеться и поспать сможете по дороге, – водитель был удивительно похож на седоусого бербера, с которым Маша рассталась несколько минут назад. Только моложе и лакированнее, что ли. Слишком чистый и ухоженный. – Правда, тут ехать недалеко.

Маше многого и не надо было. Она даже переодеваться не стала. Заснула душным сном без сновидений сразу же, как только тронулась машина. Последней сознательной мыслью сверкнуло: «Я их понимаю, потому что на руке браслет-переводчик».

Переодеться все же пришлось. В израильский госпиталь, где все таблички предупредительно написаны на четырех языках, в грязной одежде не пропустили. Бюрократия убедила Казакову лучше любого другого доказательства, что она в своем родном мире. Хоть и не дома.