Террариум черепах (СИ)

Человек не должен умирать, если он молод и хочет

жить. И если Бог есть, он должен это как-то

предотвращать, верно? Но всё происходит так, как

происходит, и мы ничего не можем с этим сделать.

Люди умирают и, если подумать, это ужасно. Но в

нас, глупых детях-максималистах, столько цинизма и

уверенности «знания жизни», что мы относимся к этому

так легко, философски. Хотя в глубине души совершенно

не хотим умирать и понятия не имеем, что такое смерть.

И вы, Арина Викторовна, не должны говорить с нами

об этом.

- Что ж, неплохо, Леонова, совсем неплохо, -

одобрительно произносит Арина Викторовна, а я

закатываю глаза - её одобрения я не ждала. - И

почему учительница литературы говорит, что у тебя

проблемы с выражением своей мысли? Ты отлично с

этим справляешься. Это «пятёрка».

Я качаю головой. Ни черта она не поняла.

Тридцать шесть

Мы с Максом идём по улице ко мне домой.

Молчим. Странно, обычно, когда мы вместе, нас не

заткнёшь.

- Ты подозрительно молчалив, - говорю.

- Задумался, - отвечает он. - Насчёт Леры. Ты

так о ней говорила, будто она ужасно несчастна.

- Так и есть.

- А ещё ты говорила так, будто можешь ей чем-

то помочь, но не помогаешь.

- Я не могу, но ты можешь.

Чёрт, зачем я это сказала? Когда Лера призналась

мне, что ей нравится Макс и что ей кажется, что

нн не такой, как другие парни, я пообещала, что

никому не расскажу.

- Почему я? - удивляется Макс.

- Потому что ты, Макс, лекарство от рака, а

Лера смертельно больна.

- А ты уверена, что она больна именно раком?

- Уверена.

Мы подходим к моему подъезду.

- Ань, а ты болеешь?

Я замираю посреди лестнице.

- Да, Макс. Наверное, да. Но не раком.

Тридцать семь

Я смотрю на Макса, как на полоумного. А он

все роется в моём шкафу. Затем снова выуживает из

шкафа очередное платье, на этот раз бирюзовое, и

показывает мне.

- А его почему не носишь?

- Ненавижу бирюзовый цвет.

- Аня, у тебя столько крутых шмоток, а ты ходишь

в каких-то обносках.

- Я хожу в том, в чём мне нравится.

Макс кидает платье в кучу набросанного им

барахла и садится на диван рядом со мной.

- Ты должна померить одно из них, - выдаёт он.

- С какой это стати? - изумляюсь я.

- Я хочу посмотреть.

- Нет.

- Померяешь.

- Ладно, - пожимаю плечами я и встаю.

Подхожу к куче одежде и выуживаю оттуда серое

платье, в котором была у него на Новый год.

- Нет, - качает головой Макс, - в нём я тебя уже

видел.

- Все остальные платья покупала мне мама. Они

слишком открытые.

На самом деле, Лера назвала бы их монашеским,

но у меня совсем другие представления о приличиях.

К тому же, я не люблю себя показывать.

- В этом-то и смысл, милая, - подмигивает мне

Макс и я кидаю в него серое платье. Затем беру

бирюзовое и выхожу из комнаты.

Возвращаюсь уже в нём.

Макс внимательно осматривает меня с ног до

головы. Так кондитер осматривает только что приго-

товленный им торт. Серьёзным, деловитым взглядом,

выискивающим изъяны, которых в его работе не

должно быть. Здесь они, конечно же, имеются.

Он молчит, а я, в общем-то, и не жду

комплиментов. Я подхожу к дивану и сажусь рядом.

- У тебя классные ноги, - вдруг говорит он.

Я смеюсь.

- Нет, они короткие.

- Зато ровные и стройные.

- Худые, - поправляю я и кладу голову ему на

колени.

- Заткнись, они классные.

Макс смотрит на меня, наклоняется и целует.

Просто так. Без перехода. Просто целует и всё. И я

не отталкиваю его, хотя должна бы. Ну, хотя бы

потому, что я не конченая идиотка. Но я этого не

делаю. Я отвечаю ему. Я никогда раньше не целовалась,

но в этом, оказывается, нет ничего сложного. Как

доходит до дела, сам учишься. Сразу. Будто так и

должно быть, будто это заложено в тебя природой.

Я отстраняюсь от него и недовольно ворчу:

- Чёрт, Макс…

- В чём дело?

- Ты ведь должен спасти Леру.

- А кто спасёт тебя?

Я качаю головой.

- Меня не надо спасать, со мной всё в порядке.

Тридцать восемь

Макс догоняет меня, когда я выхожу из кабинета

русского языка.

- Ты долго собираешься меня избегать? - спрашивает

он. Я усмехаюсь.

- Макс, я что, похожа на дуру? Я тебя вовсе не

избегаю.

- За весь день ты мне ни слова не сказала.

- Не посчитала нужным, - пожимаю плечами я.

- Можно узнать, почему?

- Потому что ты, Макс, вчера всё усложнил. А я,

мать твою, не люблю, когда всё усложняют, потому

у нас тут, в конце концов, не сериал.

Он больше ничего не говорит, и я уже с облегчением

думаю, что он оставит меня в покое, ан нет. Хватает

меня за руку и тащит в мужской туалет. Мы привлекаем

много внимания, но меня больше злит его наглость.