Тьерри Анри. Одинокий на вершине

Довольно много, пожалуй, даже слишком, написано о мистическом «эпилептическом» припадке Рональдо накануне финала, а также о том, что это так катастрофически повлияло на умонастроение «селесао», что на самом деле Франция победила слабое подобие, призрак настоящей бразильской команды. Сторонники конспирологических теорий начисто забывают, что, с одной стороны, французская сборная в совершенстве выполнила план Жаке на игру, а с другой – что бразильцы четвертьфинальный матч против Дании (которую второй состав французской команды обыграл намного более убедительно в групповом турнире) выиграли на чистом везении, а в полуфинальном матче против Нидерландов смогли победить только по пенальти. По правде говоря, на «Стад де Франс» никому не было никакого дела до Роналдо. На «Стад де Франс», как и по всей стране, День взятия Бастилии отметили на два дня раньше взрывом всеобщей радости, невиданной со времен окончания Второй мировой войны. Я вернусь к этим сценам немного позже – для того чтобы полностью их осознать, необходимо смотреть на них издалека – из Южной Африки двенадцать лет спустя. А здесь и сейчас все сомнения по поводу объединения страны вокруг так называемой мультикультурной команды рассеялись как дым при одном взгляде на то, как белые буржуа смешались с темнокожей и арабской молодежью на Елисейских Полях и отплясывали дикие танцы перед портретом Зидана, высвечивающимся на Триумфальной арке. Колумнисты, социологи, философы и политические деятели посмели предположить, что посредством спорта Франция превратилась в самый ужасный кошмар Жан-Мари Ле Пена: радужная нация, которая сможет охватить своих сыновей и дочерей разных народов и рас, всех вероисповеданий, складками триколора. Одна из английских газет выпустила карту, где указала все части мира, из которых вышли двадцать два героя 12 июля. Хотя некоторые факты журналисты указали неправильно – Зидан родился в Марселе, а не в Алжире и был кабильского, а не арабского происхождения; Джоркаефф, среди предков которого есть калмыки, поляки и армяне, чей отец Жан играл за французскую сборную на чемпионате мира 1966 года, родился в Лионе; и прочая и прочая – тем не менее это наполнило французскую «новую» идентичность чувством всеобщности, и она перекликалась и воспевала самые возвышенные идеалы отцов-основателей Республики. Это было великолепно, в равной степени великолепен и образ, на котором руки Дешама вместе в руками Десайи сжимают заслуженный золотой трофей. Эйфория долго не продлится; но ей свойственно искупительное качество, которое переживет начало разочарования: она показала всем, где лежат наши истинные устремления, несущие в себе благородство и величие, их не смогли испортить даже трагикомичные события в городе Найсна[28] годы спустя.

Сами игроки никогда не заявляли, что стали факелоносцами обновленного чувства государственности, однако это не означало, что они не осознавали чрезвычайного влияния своей победы. Автобус, везший игроков обратно в Клерфонтен, где на задних сиденьях разместились Зидан, Дюгарри и Кандела – эти места традиционно резервировались для самых популярных игроков в группе, – сопровождал кортеж из десятков тысяч обезумевших болельщиков; водителю Хосе Алегриа понадобилось полчаса, чтобы проехать последние несколько метров до въезда в штаб-квартиру команды. Вот как Тьерри описывал эти славные часы Эйми Лоренс в 2004 году:

Многие потрясающие игроки никогда не выигрывали чемпионат мира. Поэтому очень непросто объяснить, что ты чувствуешь в этот момент, после того как ты сделал это в двадцать лет. К тому же ты знаешь, что в сумке у тебя лежит медаль. Я не думаю, что когда-то смогу до конца понять, что происходило во время чемпионата мира. На следующий день после финала я смотрел телевизор и наблюдал, как на Елисейских Полях ребята в костюмах вылезали из «Мерседесов», чтобы праздновать вместе с совершенно незнакомыми людьми, практически в одних трусах, более того, они разрешали им танцевать на капотах их автомобилей. Я сказал себе: «Это фантастика – наблюдать за сплочением Парижа, да и всей Франции».