Терри Пратчетт. Жизнь со сносками. Официальная биография

В журнале Уикомской технической старшей школы Technical Cygnet за февраль 1962 года в заметке о классе 3C «Пратчетта» выделяют за этот интерес и называют «очень умелым радиолюбителем» с «собственным радиоприемником»¹². Но, конечно, сам Терри сказал бы, что все это не имело никакого отношения к яркой и разнообразной школьной жизни. На фотографии, сделанной на встрече Чилтернского клуба радиолюбителей в 1962-м или 1963-м, Терри сияет улыбкой под длинной челкой, стоя посреди большой компании взрослых в галстуках, пиджаках и кардиганах. С одноклассниками он общался куда меньше – очевидно, он был книжным червем, но если отрывался от книги, то демонстрировал остроумие колкими замечаниями или сюрреалистическими импровизациями: странноватый, непростой в общении, практически одиночка, – по словам Терри, «чудаковатый». Мик Роу вспоминал, что на переменках их тянуло друг к другу. У Терри, как мы помним, был «полон рот речевых дефектов», а Мик заикался. «Возможно, подсознательно мы объединились как жертвы речевых расстройств, – предположил Мик, – но вслух мы об этом не говорили». Их точно объединяло наличие внешкольных интересов: у Терри – к писательству, у Мика – к работе по металлу¹³. Терри нарисовал несколько карикатур, на которых Мик колотит молотком по наковальне, и подарил ему вместе с печатным черновиком сатирического фантастического рассказа под названием «Слава аналогу» (Hail, Analogue), попросив об отзыве. Еще он подарил Мику подробную карту собственного авторства – «Остров Мазни». «Он будто уже знал, что ему нужна территория, где будут разыгрываться его сюжеты», – сказал Мик. Они часто обсуждали задумку Терри – всеохватный труд под названием «Книга всех известных фактов». «То и дело ее вспоминали. А это в нее попадет? А это в нее попадет?» Но в гости друг к другу они ни разу не ходили. Если у Терри и были другие близкие друзья в школе, он никогда о них не рассказывал. В те несколько лет, как он предпочитал говорить, ему было интересней работать дома на пару с отцом или в полном одиночестве, чем общаться со сверстниками.

Впрочем, не был он и отщепенцем, неловко болтающимся на окраине школьной жизни, о чем говорит его назначение «представителем класса 3С» чуть позже в его школьной карьере, его широко известные и не страдавшие от шепелявости выступления в обществе дебатов, до которых мы еще дойдем, и, в конце концов, на первом году шестой формы – головокружительное возвышение до помощника библиотекаря: судя по всему, малозаметная роль в школьной иерархии, дарившая сомнительную привилегию оставаться по четвергам после уроков, чтобы заполнять каталог или восстанавливать поврежденные книги, в чем вновь нашло применение его мастерство владения клеем и скотчем, взлелеянное в Беконсфилдской библиотеке. Впрочем, судя по тому, что его сочли пригодным к этой должности, Терри не портил отношений со школьной администрацией.

И здесь мы подходим к его отношениям с учителями. Читатели плоскомирского романа 1987 года «Мор, ученик Смерти» вспомнят, как господин Хлипп, хозяин конторы по трудоустройству, пытался пристроить на новое место Смерть, который, будучи, собственно, скелетом в балахоне, выглядел не больно презентабельно. «Похоже, у вас нет ни единого полезного навыка или таланта, – заключил Хлипп. – Вы не думали заняться преподаванием?»[26] Обобщение, разумеется, – даже чрезмерное, в чем отчасти и заключается шутка. И все же на вопрос читателя, «из сердца» ли исходили эти слова, Терри без промедления ответил: «Они совершенно точно исходили из мозга».

Такие заявления наводят на мысль, будто Терри не ладил с преподавателями Уикомской технической. И в самом деле, среди них встречались любители муштры с горячим норовом, которые бросались мелом, а то и еще безрассуднее – губками для доски с деревянной колодкой. Для Терри и его одноклассников этот дисциплинарный метод стал таким привычным, что даже заслужил собственное прозвище: «неизлечимая травма мозга». Сам Терри вроде бы не подвергался яростной бомбардировке школьными принадлежностями, но присутствовал в классе, когда один из самых безжалостных учителей так колотил мальчика («приятного парнишку с улыбкой, как сирена воздушной тревоги», – писал Терри) его собственной рейсшиной, что она сломалась, – и учитель обязал незадачливого ученика неделю работать в мастерской, пока тот не выточит новую.

«Как ни странно, сомневаюсь, что кто-то обижался», – писал Терри. Но, с другой стороны, в те времена телесные наказания в разумных пределах и не считались чем-то неслыханным: если вы читали книги о Вильяме или рассказы о Билли Бантере – да хотя бы пролистывали журналы Beano и Dandy, – то свыкались с мыслью, что палка – такой же обязательный предмет школьной обстановки, как парты в классах или столы в столовой. Из-за этого Терри до конца жизни рисовал школу в мрачных красках, представляя ее «курсом выживания», который такой чуткий ребенок, как он, обречен мучительно преодолевать.