Все спокойно было в подлунном мире, спокойно и знакомо. Может, от этого человеку по имени Три Копейки грустилось. Давно уже, очень давно он изучил и понял людей, попадавших так или иначе в сферу его интересов, изучил страсти этих людей и законы, которые управляют их страстями. Таких людей было немного: собратья по ремеслу, приезжие спекулянты на «Волгах» и ЗИМах, которые покупали у него рыбу, рыбоинспекция, которая гонялась за ним, и эти отпускники, самые незагадочные из всех существ.
За стенкой заскрипел замок, грохнулся на землю тяжелый засов - Иисус Христос открыл свое заведение сегодня позднее, значит, будет жаловаться на то, как мозжила всю ночь отстреленная нога. Потом, точно по заказу, появился и Адька в проклепанных и прошитых синих штанах, в полосатой поперек шелковой рубахе - форма отпускника из провинции.
Адька появился без велосипеда. Три Копейки решил, что парень настроился сегодня пить всерьез, приободрился при мысли об этом, тут же подосадовав на себя: он же должен был это предвидеть, ибо как человек ночной жизни знал о людях чуть больше, чем они могли догадаться. Вчера в двенадцатом часу ночи с мотком сетей в мешке он пробирался в лунной тени заборов и видел этого Адьку, как он маялся на углу, поджидая пигалицу - Монину дочь, а еще чуть дальше видел и самое пигалицу, она хаханьки разводила с ростовским командированным инженером, что ремонтировал городскую подстанцию. В лунной тени заборов он посмеялся тогда тихонько: «Вот так, брат сибиряк, наш-то южный всегда тебе нос утрет…»
Сейчас ему стало жалко Адьку, такой он был весь невыспавшийся и вроде помятый, и потому Три Копейки выразил вслух сочувствие и заботу:
- Волосы у тебя, Адька, выгорели, как мочало. Ты голову прикрывай, а то вылезать начнут. Будешь путать, где голова, где пятка.
- Дьявол с ними, - хмуро сказал Адька- Мне пятки не меньше головы нужны.
- За границей способ нашли, - таинственно понизив голос, сообщил Три Копейки. - Для лысых. Продергивают тебе под лысиной нитки, а на них надевают пластмассовые волосы, точь-в-точь как при изготовлении швабры. Получается прическа без парикмахерской, любой цвет, цела до гроба.
Три Копейки покосился на яростно палящее солнце и черные точки коршунов в небе.
- Винца бы, - сказал он. - В жару хорошо. Иисус Христос слез с кресла и налил два стакана - с сухим вином для Адьки и крепленым мутно-бордовым портвейном для Трех Копеек.
Через час они спорили, положив локти на столик.
- Поймают, - говорил Адька. - Не может быть, чтоб тебя не поймали. Не может этого быть, потому что…
- Не может быть никогда, - уныло договорил Три Копейки. - Я, когда в браконьеры пошел, сразу на «Литературную газету» подписался. Хлестче всех о нас пишет. Читаю год - пишет, второй - пишет, я ловлю - они пишут. Соображаешь? Скучно читать, ей-богу.
- У нас на Амуре, - сказал Адька, - никакой инспекции. Лови сколько хочешь и чем хочешь.
- Не может быть, - твердо возразил Три Копейки. - Инспекция всюду есть.
- Не веришь? - удивился Адька. - Пойдем - подтвердят люди.
- Зачем ходить? - примирительно сказал Три Копейки. - Жарко. Давай лучше выпьем.
- Давай, - согласился Адька. - Я как про своего дружка - он на Амуре был, а сейчас здесь ошивается - вспомню, мне обязательно выпить надо, чтоб его не убить.
Три Копейки посмотрел на струю, которая лидась из бочки в стаканы, и вяло посоветовал:
- Лучше вино под рукой держи, Адик. Я твоего дружка знаю. Пенсионер, как все, только дурак: рыбу удочкой ловит. За что таких убивать?
- За идею, - сказал Адька.
- Он крепкий мужик. С затылка заходи, как решишься пристукнуть, - дружелюбно посоветовал Три Копейки.
Адька рассмеялся. Ему нравился этот вялый циник, с которым он познакомился на ночной реке при необычных обстоятельствах. Безалаберная и рисковая жизнь браконьера, как ему казалось, была в чем-то сродни его жизни - близостью ее к воде и земле, чуть большей, чем у среднего гражданина, повседневной опасностью.
- Вот пойду я в инспектора и изловлю тебя, - сказал он.
- Поймать ума не надо, - сказал Три Копейки. - Приезжают глупые люди и ловят. Потом уезжают. В инспекции только умный без нагана долго служит. Механика жизни, друг. Соблюдение взаимной видимости.
- Тоже мне механика, - пренебрежительно сказал Адька. - На одну рыбину пять человек. Трое ловят, двое охраняют.
- Не скажи-и, - вздохнул Три Копейки. - Не скажи-и.
- Пойду, - сказал Адька. - Отпускник должен перемещаться. Активный отдых - друг здоровья.
Три Копейки вышел на улицу и опять встал над обрывом. Привычная утренняя доза вина прогнала усталость. Три Копейки чувствовал себя человеком. Рыжая азовская степь парила невнятными миражами, древние коршуны кружились над древней землей, и над всем стоял он, коричневый человек в выгоревшей ковбойке - наследник древнегреческих береговых бандитов, турецких контрабандистов, разбойных казаков в горских бешметах и прочих вольных элементов от глубины веков до эпохи социализма с еще не изжитым наследием проклятого прошлого.