Территория чувств

– Чай уже после предложенного обеда, – девушка с сожалением пожала плечами.

«Зачем тогда спрашивать», – раздраженно подумал Алексей. Или его разозлило безразличие девушки? Ну да, по возрасту он ей годился в дедушки, и от этого стало немного обидно.

И вообще, куда он едет? Тоже мне, прокурор, разбираться в чужой семье. В своей разобраться не смог, теперь в чужую лезет. Кто ему давал такие права? Тем более что Зоя, судя по всему, наконец, успокоилась. А ведь он окончательно решился ехать именно тогда, когда услышал нотки безразличия в её голосе. То есть когда ляпнул год назад, что приедет, это были просто слова. И никуда он ехать и не собирался.

А тут, когда Зоя вдруг забыла про свои болячки и про всех засранцев сразу и говорила только про свой переезд к какой-то там Любе, Алексей понял: нужно ехать. Всем нутром почувствовал. Срочно. Что-то там, в семье его сестры, не так. Он не сумел сберечь собственную семью. Может, хоть что-то теперь сможет сделать для семьи сестры.

13

В самолёте он сразу постарался закрыть глаза, ему не хотелось ни с кем общаться. Алексей уже знакомился, сидя в самолётном кресле, ничего хорошего из этого не вышло. Милая Мила. Может, это было судьбой. Как же он мог её упустить? Вот так – выпорхнула из самолёта, и всё. Или есть на что ему рассчитывать? И ещё возможна новая встреча?

Рядом сидела достаточно полная женщина. Она тут же начала снимать кофту и этим жестом приперла Алексея к окну.

– Вы уж потерпите, жарко, сил никаких, – она краем глаза посмотрела на Алексея. – А потом замерзну, опять оденусь.

Алексей решил не реагировать. Может, женщине действительно жарко, а потом будет холодно. Всякое же бывает, и совсем она не вызывает его на разговор. С другой стороны от температурозависимой тети мужчина уже уткнулся в журнал. Алексей решил последовать его примеру. Журнал «Аэрофлот» не предлагал ничего интересного: статья про Сингапур, как лучше перенести перелёт, чем занять ребенка в полёте.

Как будто в подтверждение статьи, заверещала девчушка из параллельного ряда:

– Мне больно, ой, как мне больно.

Мама пыталась ее успокоить:

– Что больно? Ушки? Это сейчас пройдёт, глотай, глотай!

– Что значит глотай, что глотать? Кушать? Ой, больно!

Точно так же восемнадцать лет назад плакала навзрыд его трёхлетняя Алька:

– Ой, больно, ой, мамочки.

Она не понимала, что мамочки рядом нет и никогда больше не будет. Рядом сидела бабушка, Нинина мама, которая при слове «мамочки» начинала тихо скулить, вместо того, чтобы успокаивать девочку. Тринадцатилетняя Таня безучастно смотрела в окно, и Алексей не мог понять, что страшнее: вот эти бесконечные слезы тёщи, постоянные напоминания Али о маме или оцепеневшая Таня.

Алексей плохо помнил себя в то время, он тоже существовал скорее как робот, потому что надо было жить или, скорее, выживать. А вот сейчас, услышав это «больно», вдруг отчетливо вспомнил тот их полёт, как побег в никуда, от прежней жизни, от кошмара. Из одного кошмара в другой. Они не знали, куда едут, что их ждет впереди, спасались бегством от памяти, от обстоятельств. И тогда еще Алексей не знал, что вот эти «ой, мамочки, больно» будут практически последними Алькиными русскими словами, которые он от неё услышал.

Их поселили в Хайм, и, по словам очевидцев, им ещё повезло. Опять же благодаря маленькой Альке. Как правило, эмигрантов, где-то на первые полгода, селили в общежитие: комната на семью, удобства на этаже, грязь, антисанитария. И вот здесь нужно было барахтаться, как та лягушонка, руками и ногами, чтобы не скатиться вниз, чтобы не привыкнуть, не опуститься. Правда, в отличие от той лягушки, маслице сбить не удавалось никому, чтобы уверенно, раз и навсегда на него опереться. Так и надо было бить лапами всю жизнь, чтобы не утонуть. При этом лапы были не свободны: у Алексея в каждой руке было по дочери, а на плечах, дополнительным грузом, – тёща. Он надеялся – Ида Иосифовна будет помощницей, а оказалось наоборот – она никак не могла отойти от потери дочери, всё время плакала, всё валилось у нее из рук. Большей помощницей стала Таня: она мыла, стирала, готовила, как могла. Алексей бегал с утра до ночи в поисках работы, квартиры, чтобы она по стоимости устроила социальные службы.

* * *

Он никогда не верил в тот рай, который рисовала его тёща, уговаривая, что нужно уезжать. Он разумный человек и про бесплатный сыр, который только в мышеловке, знал очень хорошо. Но тем не менее документы подали; больше для того, чтобы тёща угомонилась. Нина говорила:

– Ну что тебе стоит? Пусть маме будет спокойнее. Никто никуда ехать не собирается. Потом, столько ждать нужно. Мало ли что нас впереди ждет. Пусть эта возможность у нас будет.