Территория команчей

Ну а министры иностранных дел, которых всегда поминал Пако Эгиагарай, предсказывая Балканам мрачное будущее, были целиком поглощены тем, что репетировали перед зеркалом самодовольные улыбки и позы, и поэтому не могли обратить внимания на его предостережения. «Мы смотрим на военный конфликт с разумным оптимизмом», — сказал министр иностранных дел Испании за несколько дней до того, как сербы напали на Вуковар. «Мы что-нибудь предпримем в самые ближайшие дни», — заявили его европейские коллеги, когда вторая часть этой драмы начала разворачиваться в Сараево. И так, за разговорами, прошли три года бездействия, а когда они начали действовать, то стали шантажировать боснийских мусульман, чтобы те смирились с уже очевидным фактом раздела страны. Они начали действовать, когда нельзя было ни вернуть девственность изнасилованным девочкам, ни воскресить десятки тысяч погибших. «Мы положили конец этой войне», — говорили они теперь, когда конец ее и так уже был виден, и отталкивали друг друга локтями, чтобы оказаться в первом ряду тех, кто раскрашивает в голубой цвет миротворцев могильные кресты. Сорок восемь таких крестов напоминали о погибших журналистах, многие из которых были давними приятелями Маркеса и Барлеса. Если бы министры, генералы и правительства всех стран относились к своей работе так старательно и добросовестно, как эти ребята!

Вспоминая Пако Эгиагарая и весь клан австро-венгров, Барлес всегда вспоминал их любимую гостиницу «Экспланада» в Загребе. Испанцы, в отличие от англосаксонцев, расположившихся в «Интерконтинентале», предпочитали «Экспланаду», больше похожую на старые европейские гостиницы, и только Ману Легинече останавливался в «Интерконтинентале» — из экономии, потому что у него всегда было туго с деньгами. Обслуживали в «Экспланаде» безупречно, выбор напитков был превосходен, а проститутки тактичны и элегантны. Именно там, в «Экспланаде» зимой девяносто первого Германн Терц и Барлес, вернувшись после осады Осиека, распили последнюю бутылку черногорского вина в честь Пако Эгиагарая. В Осиеке они ужинали в ресторане под открытым небом во время обстрела сербской авиации и артиллерии. Снаряды и бомбы пролетали над ресторанным садиком и падали неподалеку, но они не уходили, потому что с ними были Маркес, Хулио Фуэнтес, Майте Лисундиа, Хулио Алонсо и несколько начинающих журналистов, перед которыми они не могли себе позволить дергаться, пока не доеден десерт. Это тогда Барлес сказал Германну фразу, которая потом вошла в набор расхожих шуток племени военных корреспондентов: «Еще три бомбы, и мы уходим». Кончилось это тем, что они бежали по неосвещенным улицам под неумолчный грохот канонады. В ту ночь осколками разорвавшегося прямо в гостиничном коридоре снаряда и разлетевшихся оконных стекол поранило спину молоденькому репортеру газеты «АБЦ», и Хулио Алонсо несколько часов просидел с ним в ванной, вытаскивая один за другим кусочки стекла и металла, засевшие в коже.

— Ну, тебе везет, парень, — рассуждал Германн, который курил рядом, пристроившись на биде. — Первый раз в жизни приезжаешь на войну, тебя тут же ранят, твоя фотография во всех газетах, а твой материал на первой полосе… Другие годами вкалывают, чтобы этого добиться.

Парнишка из «АБЦ» бессмысленно кивал, то и дело вскрикивая «ай!», пока Хулио Алонсо ковырялся у него в спине, вытаскивая осколки стекла.

— Понимаешь, как тебе повезло? Ты просто с жиру бесишься.