Территория пунктира (СИ)

— Ладно, — я положил на хлеб ветчину и сыр, пытаясь изобразить простенький Биг Мак, — не будем правити од комарца магарца[48].

— Вот уж не думал, что ты сербский знаешь, — оживился Слободан.

— На калибровке выучил.

— Ого! Из всего национального многообразия Америки тебя угораздило попасть в серба?

— Это не вчера. Сербский я выучил в Сараево на четвёртой калибровке.

— На четвёртой? Погоди. Вчера у тебя была первая…

— Вчера была шестая.

Шешель недоверчиво скривился.

— Ты что-то путаешь, Егор, видимо, Файгман хорошо тебя приложил. Рекрутов до калибровок не допускают. Лишь в качестве исключения. Там не каждый оперативник справится…

— Вот ты точно не справишься, а у меня их было шесть штук, — я растопырил перед ним пятерню. — Шесть!

— Саламанов, — окликнула меня Александра Николаевна, — вы можете хотя бы в столовой вести себя прилично?

— Именно это я и делаю, моя госпожа. Просто пытаюсь объяснить нашему сербу, что у меня было уже шесть калибровок.

— Это невозможно, — голос Александры Николаевны стал тише.

— Ещё одна. Я говорю — был! Что вы все спорите?

Библиотекарша встала.

— Саламанов, идите за мной.

— У меня завтрак.

— Немедленно!

Голос её напрягся, и я не стал искушать судьбу, иначе Александра Николаевна могла поторопить меня тем знаменитым приёмом, который использовала в библиотеке. Клянусь, в тот раз она пальцем до меня не дотронулась, но я едва богу душу не отдал. Вот бы чем овладеть, и тогда маэстро Кампос со своей дестрезой и испанским маятником может смело отправляться в отстойник для лохов.

Мы поднялись в кабинет Штейна. Ещё в коридоре я почувствовал запах горького лимона, значит, Файгман тоже здесь.

— Что опять случилось? — вздохнул старший куратор, увидев нас вместе.

— Мартин, — Александра Николаевна кивнула в мою сторону, — Саламанов утверждает, что шесть раз был на калибровках.

— Шесть? Вот как?

— А что не семь? — хмыкнул Файгман.

— Вы полны загадок, Егор, — Штейн огладил подбородок. — Есть ещё что-то, чего мы о вас не знаем?

— Я не вру, — буркнул я.

— Охотно верю. Но прежде чем продолжить разговор, считаю необходимым просветить вас относительно того, что же такое калибровка. В сущности, это кратковременное перемещение, позволяющее определить степень воздействия тех или иных изменений на общее течение времени. Калибровки бывают двух уровней. Учебная даёт оперативнику возможность получить определённые знания гуманитарного или технического характера и проверить на практике свои способности. Сколько языков вы знаете?

Я пожал плечами.

— Вообще, в школе я пытался изучать немецкий, но не совсем удачно, а сейчас… Древнегреческий точно, иврит, сербский, английский, немецкий, латинский…

— Латынь, — сморщила носик Александра Николаевна.

— …и немного авестийский, но на счёт последнего достаточно спорно.

Лицо Штейна приняло озабоченное выражение, кажется, он начал верить в мои калибровки.

— Вы действительно говорите правду, — покачал он головой. — Даже кратковременное нахождение в теле носителя позволяет изучить его язык. Да-с. То же касается навыков, но они сохраняются не полностью.

— Я частично владею панкратионом, — подтвердил я. — Не на уровне профессионала, но отпор дать смогу. А ещё умею читать следы, стрелять из револьвера и рубиться на фалькатах.

Штейн поднял палец, останавливая меня.

— Однако наибольший интерес для нас представляют калибровки, в которых необходимо совершить действие, противоречащее естественному ходу истории. Нарушая общую структуру потока времени, мы смотрим, как время на это реагирует, как идут волны, какие образуются разводы и в какой точке всё это может сойтись. Некоторые изменения не отражаются на общем состоянии потока, поэтому необходимо нанести несколько ударов по взаимосвязанным событиям. Это помогает найти проблемные точки и сохранить устойчивость. В таких калибровках участвуют только опытнейшие оперативники, а проработка заданий может длиться неделями. Вы же, насколько я понимаю, все свои калибровки провели буквально одну за одной.

— Первые три сразу.

— Подробнее можете рассказать?

— Первая — это зима восемнадцатого года. Я грохнул батьку Махно. Вторая — убийство Дантеса.

Штейн и Файгман переглянулись.

— Потом Дикий Запад, перестрелка с каким-то ганфайтером. Мутная история, имена и рожи незнакомые, но за его убийство меня повесили. После этого я попал в тело Андроника. Река, горы, дождь, люди, — я помолчал, ожидая, что они начнут задавать вопросы, не дождался и продолжил. — В четвёртый раз я убил Франца Фердинанда. Для тех, кто не знает, это наследник австрийского престола, из-за убийства которого началась Первая мировая война. Сначала на него напал Гаврило Принцип, но полицейские успели остановить его, и тогда я подошёл к машине и взорвал бомбу. Следующим стал Нерон. Его я не убил, наоборот, пытался спасти. Я должен был переправить императора в Остию, посадить на корабль и доставить в Меотийские болота. Но у меня не получилось. Уже здесь я читал отчёты вашего агента, он писал, что императора завалили где-то на дороге.