Территория пунктира

Я вспомнил Николет. Не она ли та наложница, которую упомянул Ксенофонт? Да, тут есть из-за чего обидеться: попа, тити, глаза. И вообще, получается, я никудышный сын и, скорее всего, незаконнорожденный. Байстрюк. Но если я такой плохой, почему он со мной таскается? Выгнал бы — и всех делов.

Мы простояли на месте часа два, изнемогая от жары в своих доспехах. Слава богу, река была рядом, и рабы регулярно подносили воду. На вкус она была противная и слишком тёплая, но уж пусть такая, чем одно только солнце. К исходу второго часа загудели трубы. Вдоль строя пробежал вестовой, выкрикивая возле каждого лоха приказ Клеарха:

— Царь захватил наш лагерь, много убитых! Разворачивайтесь! Будьте готовы к наступлению!

Наконец-то, хоть какая-то подвижка.

Фаланга развернулась на девяносто градусов. Перестроение прошло настолько чётко, что ни один ряд не разорвался и не отошёл от своего лоха. Левый фланг сделал поворот внутрь, а центр и правый фланг выдвинулись вперёд, довершая разворот. Теперь Евфрат протекал у нас за спиной, слева в небо поднимались четыре чётких конуса дыма — персы грабили греческий обоз. Прямо сосредотачивалась скифская конница. В атаку скифы не шли, лишь изредка бросали в нашу сторону стрелы, и приходилось приглядывать за ними и прикрываться щитами.

Я смотрел на дымы. Как там Николет, что с ней? Я видел её всего один раз, но она уже запала мне в душу. Да и Сократ, это суетливый старикан, тоже не казался чужим. Возможно, это были отголоски чувств Андроника. Если мне частично передалась его моторика, то и чувства должны были перейти по наследству, но всё равно я ощущал почти родственное беспокойство за свою собственность.

Показался отряд всадников в белых накидках. Ксенофонт кивнул, указывая на них:

— Не иначе сам Тиссаферн пожаловал.

Тиссаферн? Советник и полководец царя. Знакомое имя. Сегодня я уже слышал его или, вернее… Оно было в воспоминаниях возницы. Вот как! Значит, тот скачёк не глюк, я реально переместился в его тело во время боя, а потом вернулся обратно. Получается: я могу менять тела?

Скифы всей массой сорвались с места, завыли, в небо взвились стрелы. Мы подняли щиты, присели. Стрелы забарабанили по железу, Ксенофонт что-то сказал, засмеялся, я не расслышал, но тоже засмеялся, из солидарности. За спинами заворчали трубы, посылая нас вперёд. Слева, справа раздалось знакомое: держать строй!

Продолжая лить стрелы, скифы повернули вспять и разошлись, открывая длинный ряд персидской пехоты. Пока мы топтались на месте и пили гнилую воду, Тиссаферн собрал разбежавшуюся армию и снова двинул её на нас. А я предупреждал, что нельзя стоять. В итоге, мы потеряли инициативу, и ещё неизвестно, чем закончится новое сражение.

Но жаловаться было некому, да и бессмысленно. Я поднял копьё над головой. Оно стало заметно тяжелее, да и ноги тоже отяжелели, и руки, и щит. Я почти сутки не ел, не спал, плюс к этому жара, вонь, жажда. Я устал до такой степени, что хотелось плюнуть на всё, сесть, а дальше будь что будет. Устал, конечно, не я один — все, но своя усталость всегда ближе к телу, она кажется наиболее уставшей. То же самое случалось на затяжных пожарах, когда в экипировке под тридцать килограмм бегаешь туда-сюда по этажам, по подвалам, и приходится пересиливать себя, идти дальше, потому что если плюнешь и сядешь — кто-то погибнет.

Трубы за спиной сменили ворчание на резкий клёкот. Мы прибавили шаг. На этот раз нам противостояли не ровные шеренги тяжеловооружённых щитоносцев, а разрозненные группы вояк, собранные на скорую руку и отправленные в бой пинками. У кого-то было только копьё, у кого-то плетёный щит и короткий меч. Мы смяли их, втоптали ногами в сухую землю. Единственные, кто ещё представлял силу в этом разнообразии племён и народов — скифы, но они держались на расстоянии и лили и лили на нас стрелы.

Всадники в белых накидках развернули коней и растворились в поднятой ими же пыли, скифы помчались следом. Жалкие остатки персидской пехоты, бросая оружие, тонкими ручейками потекли по равнине. По всем законам военного времени, мы должны были преследовать их, но сил на это не было, да и, признаться, желания тоже.

Пельтасты пошли обирать трупы, а гоплиты перестроились в три колонны и двинулись к лагерю. Чем ближе мы подходили, тем крепче становился запах дыма, хотя сами дымы уже сошли на нет, и лишь несколько бледных струек поднималось вверх. Навстречу шли люди. Они останавливались, смотрели на нас. Колонны начали разбиваться на отряды, на группы. Возле фисташковой рощицы я увидел Сократа. Старик всматривался в лица гоплитов, вытягивался в струну. Увидев меня, облегчённо выдохнул.

— Вы живы, мой господин, — залепетал он. — Как я рад. Как рад. Идёмте же, я приготовил ваши любимые ячменные лепёшки и выменял у этого пройдохи Дарьюша немного оливкового масла. Я знал, что после сражения вы проголодаетесь…

— Где Николет?

Пожалуй, этот вопрос беспокоил меня более всего.