Территория пунктира

Я снова крутанулся. Госпожа Ламмасу стояла возле алтаря, сложив руки внизу живота, словно стыдливая девственнице. Но она не девственница, и уж точно не стыдливая. Она улыбалась улыбкой анаконды, и меня обуяла уверенность, что фальката против неё не поможет.

— Как вы… — горло пересохло. — Как вы незаметно подкрались.

— Где он? — не слушая меня, спросила чиновница.

— Кто?

— Ваш раб.

— Сократ? — удивился я. — Зачем он вам?

— Отвечайте!

Сила её эмоций надавила на меня и подвинула на шаг назад. Я же говорил, что она маг. И этот — Шамаш-эрибу-укин — тоже. Все они тут… Но ничего, одному живот вспорол, и с магиней как-нибудь справлюсь.

— Да пошла ты… Верни Николет. Потом поговорим.

Госпожа Ламмасу перестала улыбаться. Она обошла алтарь, провела ладонью по его ложу, как будто погладила.

— Вы многого не знаете, — голос её стал мягче. — Ваш Сократ не тот, кем представляется. Он манипулирует вами. Думаете, он раб? Услужливый, боязливый. Помните, когда к вам стали приходить чужие мысли?

Разумеется, я помнил. Впервые это произошло при встрече с батькой Махно, но у меня до сих пор не получалось связать события калибровок с реальной жизнью. Калибровки по-прежнему оставались в сознании сном — реальным, чувствительным, но из другого мира. И в нём не было Сократа. А вот то, что происходило здесь, например, моё желание идти на Вавилон, однозначно навязано со стороны.

— Хочешь сказать, это проделки моего раба?

Госпожа Ламмасу направила раскрытую ладонь на ложе, и оно сдвинулось. Тяжёлое каменное полотно легко поддалось на её жест, и я снова подумал, что фальката мне не поможет.

— Вы как чистый лист — пустой, можно писать, что пожелаешь. Мартин был прав, когда просил не обнулять вас.

— Обнулять, в смысле — убить?

— Но сделать это никогда не поздно. Прошу вас, скажите, где сейчас находится ваш раб… — она на мгновенье задумалась. — Вы же пришли один, так? Он послал вас, чтобы спасти эту девчонку… Или… Господи, он уже в доме! — она хлопнула в ладоши. — Он здесь! Идите скорее наверх!

Из-за её спины как тени начали появляться мужчины в цветных персидских кафтанах. Я отпрыгнул к стене, выставил перед собой фалькату, но они проходили мимо и исчезали в коридоре, не обращая на меня внимания. Я насчитал двенадцать человек. Если Сократ не свалил, ему придётся несладко.

Я проследил глазами за последним и когда он скрылся, развёл руками:

— Не много на одного?

— Вам не об этом нужно думать, — сказала госпожа Ламмасу. — Хотите знать, где ваша женщина? Тогда бросьте, наконец, свою железку и ступайте за мной.

Она спустилась с алтаря и растворилась в полумраке зала. Мгновенье я колебался, а потом положил фалькату на пол и последовал за ней.

То, что я изначально воспринимал как колышущийся полумрак, оказалось банальным задымлением. Дым не тяжёлый, не древесный, скорее, что-то из разряда благовоний, ладан или мирра, я не очень-то разбираюсь в этих тонкостях, он и производил обманчивое впечатление колыхания. Сделав несколько шагов, я увидел дверной проём, за которым находился внутренний дворик.

Размерами дворик походил на волейбольную площадку, покрытую каменными плитами. По периметру возвышались колонны, до середины увитые диким виноградом, в центре фонтан — небольшой, круглый. У нас в городе на площади Минина такой же. В жару вокруг него собирается масса народу с детьми. Визг, смех, сутолока…

Возле фонтана, чуть прикрытая струями воды, стояла Николет.

Из головы вылетело всё. Я кинулся к ней, но наперерез из-за колонн вышли четверо стражей. У каждого в руке стилос. Не надо было бросать фалькату, сейчас бы она пригодилась, но и её отсутствие не остановило меня. Я резко шагнул к первому, ухватил за запястье и вывернул руку. Пальцы его разжались, стилос выпал, а я потянул руку на себя и вверх. Пусть попляшет передо мной на носочках. Второй набежал от фонтана. Его я встретил прямым ударом ноги в живот и отбросил на ход третьему. Тот споткнулся, приложился лбом об пол и застыл.

Четвёртый оказался умнее. Он не стал торопиться, остановился, выждал мгновенье и метнул стилос в меня. Броска я не ожидал. Перехитрил, гадёныш. Нож вошёл под ключицу и упёрся в лопатку. От боли передёрнуло сознание. Я вырвал его и боковым махом метнул обратно. Стилос вошёл четвёртому в грудь по самую рукоять.

Счёт стал в мою пользу: как минимум два-ноль. Первый продолжал скакать на носочках, и чтобы вывести его из игры, я сильнее довернул кисть, кости лопнули, и он закружился с воплем, прижимая сломанную руку к животу. Оставался третий, но он всё ещё переваривал мой удар и возвращаться в бой не спешил. Слава спартанским учителям Андроника!

Я подбежал к Николет, сжал её — крепко-крепко. Она стояла как истукан, бледная, и только уголки губ подрагивали, словно в конвульсиях.

Я стал целовать её глаза, рот, щёки, шею и приговаривал:

— Люблю тебя, люблю…

А она вдруг осела.

— Андроник…

— Что, родная?