Территория тьмы

Это проговорил вожак группы. Он явно не был националистом, пропагандировавшим национальный язык. В любое другое время он повел бы себя вежливо и даже почтительно. Но сейчас ему принадлежал выряженный в шафранные одежды святой — толстый, гладкий и маслянистый (Индии чужды тонкости), перед которым женщины и дети из этой группы униженно заискивали.

Так же обстоит с индийцами и Ганди. Он явился последним доказательством их духовности; он укрепляет личный договор с Богом всех, кто его чтит. И это — всё, что осталось от Ганди в Индии: его имя и культ его образа; семинары, посвященные ненасилию, — как будто только это он и проповедовал; самоограничение — обросшее символами и отождествленное с добродетелью, — провозглашаемое достойной целью даже в разгар китайского кризиса; и стиль одежды политиков.

Присмотримся к вот этому деревенскому политику, одетому строго и правильно, говорящему на сельском собрании о махатме и о родине.

«Чтобы его избрали, — сообщает мне чиновник Индийской административной службы, — он отправил на тот свет семнадцать человек».

В этом не было непоследовательности; махатма просто растворился без остатка в аморфной духовности и порочном прагматизме Индии. Революционер превратился в бога — а потому его учение пропало втуне. Ему не удалось передать Индии свой способ глядеть на вещи прямо. И странное дело: за целый год я не встретил ни одного человека из числа его рядовых приверженцев, кто смог бы мне точно описать его внешность. Таких вопросов обычно не задают индийцам, которые лишены описательного дара, но их ответы все равно оказались поразительными. По мнению большинства, он был миниатюрного телосложения; по мнению одного мадрасца, росту в нем было за метр восемьдесят. Для одних он был смуглым, для других — очень светлокожим. При этом все хорошо помнили его: у многих даже имелись его фотографии. Но это не помогало: уж слишком знаком был этот образ. Вот как бывает, когда легенда окончательно сложилась. К ней уже нельзя ничего прибавить или, наоборот, убавить. Лик кумира делается неподвижным, упрощенным, неизменным; свидетели в расчет не берутся. Почти каждое слово, когда-либо произнесенное или написанное Ганди, учтено; список книг, посвященных Ганди, бесконечен. Но в Индии он уже отступил вдаль; легко поверить, что он жил в те дни, когда писцы писали на листьях и медных полосках, а люди странствовали пешком.

4. Выдумщики

Меня всегда притягивали названия индийских фильмов. Они отличались прямотой, но при этом таили в себе бездну намеков. «Личная секретарша»: в Индии, где приключения такого рода были ограничены, где поцелуи на экране оставались под запретом, подобное название позволяло воображению разыграться вовсю: «прогрессивная» девушка, привлекательная офисная работа (пишущая машинка, белый телефон), свободное общение между полами; внебрачная любовь; семейная жизнь под угрозой; трагедия. Самого этого фильма я не видел. Я видел только афишу: тело, лежащее, если я правильно помню, на полу рабочего кабинета. Другое название — «Джангли» («Неукрощенная»): женщина на фоне гималайских снегов. Название «Майя» («Космическая иллюзия, тщетность») иллюстрировала женщина, льющая крупные, горькие слезы. «Джула» («Танец») обещала веселье, множество песен и плясок. А потом — название, столь же богатое зловещими намеками, как и «Личная секретарша», — «Выгодный гость».

Мы как раз и были «выгодными гостями», постояльцами частного пансиона. Это было в Дели, городе символов: вначале — британского Раджа, а теперь — независимой Индийской республики. Джунгли черно-белых щитов, вылезавших, как грибы, из лихорадочной административной активности: Индийский совет по тому-то и Академия того-то, Министерство того-то и Департамент того-то; повсюду безостановочно возводились новые здания, высились бамбуковые строительные леса, будто гнезда чудовищных птиц: город стремительно разрастался, особенно последние сорок лет, и давно превратился в город государственных служащих и подрядчиков. Мы были постояльцами, а нашей хозяйкой была миссис Махиндра, жена подрядчика.