Нужно было тщательнее закреплять, но кто же мог знать, что на спокойной реке можно вляпаться в шторм на хрен знает сколько баллов.
За микроводопадом лодку повело в сторону и начало разворачивать боком к волне. Карат только сейчас понял, что двигатель заглох, и, рискуя оказаться смытым за борт, начал лихорадочно его заводить. Но все потуги ни к чему не приводили – вхолостую проворачивался. Мотор простенький и новенький, проблема или во вредной суете, или техническая и при этом легко решаемая.
Вот только в такой обстановке говорить о легкости не приходится.
Карат, во всю глотку выкрикивая грязнейшие непристойности, что, по меркам всякого отчаявшегося человека, должно непременно помочь в самой безнадежной ситуации, дернул еще раз – и, о чудо великое, мотор действительно заработал. Причем понять это удалось главным образом по характерной вибрации – в мире не осталось других звуков, все поглотил рев взбесившейся воды.
Ухватившись за румпель, грубо потянул, заставляя лодку разворачиваться, не позволяя ей встать боком к волнам, которые только и ждут, чтобы перевернуть ее, затянуть под себя вместе с пассажирами и поклажей. Чувствуя, что у него получается, что он добился своего, встал на курс, чуть выпрямился, не сдержав злую и торжествующую улыбку.
И в этот миг перед глазами померк блеск молний – что-то жестоко врезало по голове и одновременно в грудь, а потом, чуть слабее, впилось в горло. С неудержимой силой, вминая кадык и норовя выдавить глаза, это нечто выхватило Карата из лодки. А он, судорожно отмахиваясь, наконец ухватился за непонятное, не похожее ни на руки людей, ни на лапы зараженных.
Держась за загадочного похитителя, сумел отстраниться и, кашляя от попавшей в глотку воды, при вспышке молнии успел разглядеть растопыренные корявые конечности спрута-инвалида.
Блин, вот ведь повезло, так повезло – на диво «удачный» день. Это всего лишь корни увлекаемого водой дерева, не приподнимись он в тот момент в лодке, они бы, скорее всего, прошли над головой, даже волосы не задев. А теперь Карат барахтается непонятно где и понятия не имеет, в какой стороне оказалась лодка.
Да если бы и знал, что ему с этого? Ведь если мотор не заглох сразу после того, как сам он оказался за бортом, то мог успеть унести ее на сотню-другую метров (и продолжает уносить).
И почему он так беспокоился о вещах и при этом не догадался привязать себя? Тем более, на этот счет у мотора была полезная опция – на тот случай, если лодочник окажется за бортом, двигатель вырубался.
Вот только Карат страховочной чекой не воспользовался.
Хотя, может, оно и к лучшему для Шуста и Дианы: им теперь не придется заводить двигатель заново, что не так-то просто в этих условиях, и лодка останется управляемой.
И недосягаемой для Карата.
Всякие связные мысли вылетели из головы – дереву, кувыркаемому на волнах, в этот самый момент вздумалось перевернуться столь резко, что цепляющийся за корни Карат мгновенно оказался под водой. Он было инстинктивно разжал ладони, но, к счастью, не до конца – тут же сжал их сильнее прежнего. Пловец из него не ахти, в этом буйстве стихии быстро удалиться от своего нового плавсредства не успеет, а ведь оно, продолжая вращаться, может напоследок врезать по голове уже не податливыми тонкими корнями, а увесистой и острой сухой веткой.
Если потеряет сознание – это конец, на реке станет одним утопленником больше.
Так он плыл – то погружаясь в воду с головой, то ненадолго выныривая и спешно запасаясь кислородом в такие моменты. Иногда в голову приходили различные идеи по поводу происходящего, некоторые даже относительно здравые. Так, можно ускориться и уйти в сторону от дерева в этом режиме, после чего вернуться в нормальное течение времени. Но какой в этом смысл? Что так он не пойми куда движется, что эдак будет действовать вслепую.
К тому же никто не гарантирует, что бурное течение не шмякнет его телом по какой-нибудь твердой преграде. Похоже, его тащит к затопленному берегу, на это указывают массы то и дело бьющего по ногам тростника и макушки каких-то высоких лиственных зарослей, проглядывающих иногда при вспышках молний. Дерево в какой-то мере способно защитить его от ударов, так что лучший вариант – продолжать держаться за него.
И Карат держался. Минуты, десятки минут или часы – он понятия не имел, насколько это затянулось. Субъективно казалось, что чуть ли не вечность миновала, но на самом деле, разумеется, он барахтался на много порядков меньше – нехорошее имеет свойство неимоверно растягивать каждое мгновение.