Территория войны

– Ты верно догадался, Игорек, но только слишком поздно, – раздался спокойный голос Портного. – Он самый убийца и есть, он и порешил твоего батю. Мои ребята ломанули недавно его квартиру и нашли вот это, погляди... – Портной вытащил из своей папки толстую пачку листов, тряхнул ею и бросил на стол. – Это протоколы собрания, что пропали из сейфа. Он их прихватил, когда отца твоего порешил. Протоколы были в сейфе, а нашли в его квартире. Он убил отца твоего, он.

Софронов, прижав стволом револьвера голову Глотова к столу, не знал, что делать дальше, а тот только жалобно мычал от боли. Чтобы потянуть время, чтобы само как-нибудь все разрешилось, Софронов опять заговорил:

– Он и Киселева зарезал. Он! Киселев анонимки писал и мне их, дурак, посылал. Ведь Киселев меня тогда в кабинете с этим револьвером увидел, когда в кабинет вошел. Вбежал туда – а там я с револьвером над телом отца. Он подумал, что это я убил. А потом деньги захотел получить с меня за молчание. С меня! Представляете? Анонимки мне посылать начал. А я эти анонимки настоящему убийце пересылал – чтобы тот подергался, чтобы выдал себя чем-нибудь. Не успел только – он вычислил, кто анонимки печатал, вычислил Киселева, его и прирезал. Это он, он! Я же эти анонимки потому и отсылал, чтобы он выдал себя, чтобы улики для суда появились. Это он Киселева зарезал. Убийца! У меня и фотографии этих анонимок есть, я все могу доказать... – Он замолчал и вдруг совсем уже другим голосом, тихо и беспомощно проговорил: – Ребята, что мне теперь делать?

– Давай сюда револьвер! – Я протянул через стол свободную руку, и тот облегченно, с готовностью отвел от головы Глотова блестящий ствол. Это было ошибкой. И только моей. Глотов, не дожидаясь, что произойдет дальше, вывернулся из-под ствола, как кошка откинулся назад, но кресло под ним покатилось, и он, не удержавшись, опрокинулся спиной на пол, в метре от мертвой собаки и перепуганной Танюши, лежавшей со своим псом. Перевернувшись на бок, Глотов локтем задел мертвую собачью голову, вскинул руку и, захватив Таню за шею, повис на ней, заваливаясь на пол. Я потерял их из виду за спинкой кресла, но услышал Танин крик:

– А-а! Не режь меня! Дядя Леня! Не надо!

Когда я вывернулся в своем кресле, чтобы их увидеть, оба лежали на полу, Глотов спиной к тумбе стола, а сверху слабо трепыхалась Таня. Из руки его, прижатой к тоненькой девичьей шейке, высовывалось лезвие ножа.

– Теперь встаем, вместе встаем, осторожно, Танечка, не порежься, так, молодец... – Глотов медленно поднимался, не выпуская из захвата ее горло и выволакивая ее свободной рукой наверх. – А ты, папочка, опусти свой пистолетик, а то он невзначай выстрелит в дочку. Так... Не хочешь дочку хоронить завтра? Не хочешь ведь? Тогда потихонечку пистолетик сюда, ко мне. Живо! Порежу ведь твою девочку! Игорек, мне уже все равно, ты обо всем верно догадался. Но тебе-то самому не все равно, тебе дочка живая нужна... Стволом вниз, вниз, не то застрелишь случайно дочку, руки вон трясутся!

Софронов, как в состоянии гипноза, или как кролик перед удавом, сначала замер с револьвером, потом начал медленно опускать его на стол. Глотов, прижимая к себе локтем Таню и одновременно поддев ее у горла ножом, медленно потащил ее собой к столу.

– Клади пушку на стол. Клади, Игорек... поиграл, и хватит. А если кто-нибудь мне сейчас помешает – я сразу чик ее, это я умею, вы знаете.

Софронов не успел и руку протянуть, как Глотов выхватил у него револьвер и сразу стал нервно водить им, целясь по очереди в каждого из троих за столиком.

– Всем сидеть! Сидеть тихо, тихонько... – Он начал пятиться от стола к двери, но у кресла за спиной Портного вдруг остановился, будто впервые сейчас увидел его.

– Борис Михайлович. Ты на собрание пришел? Хотел мой завод захапать? Паскуда! Хотел, чтобы Игорек в меня выстрелил? Ведь хотел? Рассказал ему, что твои взломщики нашли у меня. Думал, он сразу пулю в меня за это влепит? – Портной съежился, стал вжиматься глубже в кресло, снизу глядя на Глотова. – Из-за тебя, собака, все это заварилось... Друга убил я из-за тебя, теперь бежать куда-то надо... Сволочь ты поганая! Ты один во всем виноват, один. Но только сам ты уже никуда не убежишь, здесь навсегда останешься ...

Глотов опустил револьвер пониже и с расстояния полуметра дважды выстрелил Портному в голову. Я почувствовал брызги на лице и вытер их рукавом. Глотов потащил Таню к двери, нож был теперь не у шеи, а сзади, под почками, и он подкалывал ее им, поторапливая. В дверях крикнул перед собой:

– Назад, бандюги! Я не промахнусь! Всех перестреляю! С дороги, холуи!