Террор и демократия в эпоху Сталина

Некоторые рабочие, обеспокоенные судьбой «правых» и других партийных руководителей, деятельность которых связывали с различными заговорами, настаивали на дальнейшем расследовании. Рабочий-комсомолец потребовал: «Я уверен, что еще многое выяснится и откроется для народа… Надо стереть с лица земли этих подлых агентов фашизма и злейших врагов народа».^{215} Другие рабочие требовали расследовать деятельность Бухарина, Рыкова, Томского, Угланова, Сокольникова, Пятакова и других. Беспартийный бригадир одного из цехов заявил: «Все они, левые и правые, все время клянутся в своей верности, а на самом деле все время самым наглым образом обманывают партию. Вот они — Рыков, Бухарин, Томский — признали свои ошибки. Работают на больших, ответственных постах. Как же им сейчас доверять?.. Как же им можно верить в дальнейшем? — Нет, их нужно <…> проверить и привлечь к судебной ответственности».^{216} Ткачиха Ногинской фабрики заявила: «Надо, чтобы Верховный Суд также до конца расследовал участие в контрреволюционной деятельности лидеров правого уклона… и других бывших троцкистов. Негодяй Томский испугался нашего приговора, Очевидно, не чист, раз жизнь покончил самоубийством».^{217} Однако не все рабочие соглашались с этим. Огромная толпа людей, возбужденных слухами, стихийно собралась на улице перед квартирой Томского после его самоубийства. Несколько человек подслушали, как кто-то сказал, что Томский оставил посмертную записку Сталину, в которой говорилось, что он был всегда верен партии и совершил самоубийство, потому что не мог вынести клеветы.^{218}

Партия использовала судебный процесс для осуществления своих политических планов. Партийные организаторы говорили о необходимости «укрепить дисциплину и повысить производительность труда». Рабочих призывали поддержать стахановское движение и повысить производительность труда и таким образом дать отпор «врагам». Например, на одном из заводов рабочие поклялись: «Мы, рабочие, в ответ на вылазки классового врага еще больше проявим большевистскую бдительность на всех участках социалистической стройки и еще шире развернем методы работы Стаханова, теснее сплотимся вокруг ЦК ВКП(б) и нашего любимого вождя народа товарища Сталина».^{219} Эти шаблонные лозунги были для некоторых рабочих доказательством, что судебный процесс является всего лишь еще одним ухищрением с целью добиться повышения производительности труда.

Огромное число рабочих недавно переселилось в город из деревни. Многие бывшие крестьяне были глубоко разочарованы в коллективизации, но они ничего не знали об оживленных дискуссиях, проходивших в партии в 1920-е годы. Менее искушенные в политике, они считали советских руководителей негодяями, стремящимися вытянуть последнюю каплю крови из рабочих и крестьян. «Левые» или «правые» — для них не имело никакого значения. Они не верили, что партийные руководители, защищавшие свои привилегии, казнят своих товарищей. Беспартийный рабочий часового завода объяснил члену партии: «Они состряпали всю эту чепуху для того, чтобы провести какую-то кампанию. Зиновьев находится в Кремле, у него пять хороших квартир в Москве».^{220} Ученик ткачихи также сомневался в достоверности процесса, считая его инсценировкой: «Чего вы говорите о Зиновьеве и Каменеве, — сказал он партийному организатору. — Все равно им ничего не будет, потому что они друзья Сталина».^{221}

Таким образом, мнение рабочих о судебном процессе включало в себя весь спектр взглядов — от резкого осуждения обвиняемых до упорной настойчивости узнать «правду» о революции, до всеобщего признания большевиков новыми эксплуататорами. К тому же, независимо от того, какое мнение высказывали рабочие, они оказались глубоко втянутыми в процесс. Многие из них спрашивали, можно ли отпроситься с работы, чтобы присутствовать на процессе. «Можно ли всем присутствовать на процессе, так как было бы интересно посмотреть на этих гадов?» — спросил один из них. Некоторые просили разрешения посетить суд, послать на него с заводов своих представителей или послушать заседания суда по радио.^{222} Шокирующие признания обвиняемых оживили рабочих на долгие недели, давали им долгожданное отвлечение от тяжелой работы. Тем не менее судебный процесс существенно не изменил отношения в рабочей среде и повседневный ход дел в парткомах. Даже рабочие, решительно выступавшие за смертную казнь обвиняемых, были мало заинтересованы в расширении поиска врагов на своих заводах. Судебный процесс был глубоко захватывающим спектаклем, но это было всего лишь отвлечением от повседневной жизни, а не частью ее.

Поиск врагов повсюду