Читаем Террор и демократия в эпоху Сталина полностью

Эти обвинения привели Шверника в ярость, который молча кипел от злости во время выступления Полонского. Наконец, он взорвался: «А ты только на охоту ездишь и ни черта не делаешь. Ты хоть об этом расскажи в порядке самокритики». «Не беспокойтесь, тов. Шверник, — ответил Полонский под продолжительный смех зала, — ни вас, ни меня никогда не обвиняли в семейственности». Полонский продолжил речь. Руководящие работники ВЦСПС и профсоюзов были оторваны от рабочих, «погрузились в текучку и плывут в бумажно-бюрократическом потоке». Они «потеряли вкус к широкой массовой политической работе, забыв о всякой выборности и отчетности перед массами». Полонский предсказывал, что в случае тайного голосования многие профсоюзные руководители лишатся своих постов. Чем больше оскорбительных выпадов звучало со стороны Полонского, тем холоднее становилась аудитория. Было ясно, что у Шверника среди делегатов много сторонников. Наконец, Молотов прервал поток обвинений: «Вы нам скажите, в чем заключались Ваши личные попытки улучшить дело». Не обращая внимания на Молотова, Полонский продолжал: «Массобоязнь стала хронической болезнью многих профсоюзников. Не удивительно, что многие руководители ВЦСПС и ЦК профсоюзов среди широких масс не имеют уважения… Вы возьмите Шверника и Вейнберга — они, как близнецы, ходят по всем представительствам, заседают, или потому, что они неразлучные, или потому, что они друг другу не доверяют». Делегаты пленума снова рассмеялись, но после вмешательства Молотова стало как-то неуютно. Шверник в ярости выкрикнул: «Почему ты два года жалованье получаешь и ничего не делаешь?» Полонский не обратил внимания на эту реплику и вернулся к своему списку нарушений в деятельности ВЦСПС: «Нет элементарного порядка в тех вопросах, которые разбираются. Решения по этим вопросам неизменно запаздывают, и в общей каше не дают никакого результата, зачастую будучи политически выхолощенными, и даже дезориентируют местные организации. Вот, допустим, в январе месяце 145 вопросов рассмотрено на всех этих заседаниях…» Каганович прервал его речь: «А Вы были на этих заседаниях?» «Вы меня извините, Лазарь Моисеевич, — ответил Полонский Кагановичу, — но у меня есть порядок, и я по порядку буду говорить». Кто-то из зала выкрикнул: «Ты заранее знал, что тебе зададут этот вопрос». Вейнберг снова прервал Полонского: «Почему ты два года получаешь жалованье и ничего не делаешь?» Усмехаясь, Полонский ответил Вейнбергу: «Вы не волнуйтесь, у нас с вами семейственности никакой быть не может».{383}

Полонский начал свою речь оживленно, остроумно нападая на руководство ВЦСПС. В его речи часто звучали оскорбительные нотки. Вначале это развеселило зал. Но у Шверника, давнишнего сторонника Сталина, были свои собственные защитники в Политбюро. Молотов, Каганович и Вейнберг — все решительно возражали против обвинений, выдвинутых Полонским. Однако тот настаивал, напомнив о растратах средств социального страхования на Украине. Шверник раздраженно выкрикнул: «Это мы — ВЦСПС вместе с ЦК КП(б)У вскрыли эту растрату». Полонский насмешливо раскритиковал ВЦСПС. «Вот, — сказал он, — это постановление ВЦСПС, О чем он говорит? Если его прочитать — это действительно курам на смех». Согласно постановлению, ВЦСПС должен был проводить ежегодную ревизию документов. «Даже это чепуховское, несерьезное постановление, оно совершенно дискредитируется. Чем? Сама-то ревизионная комиссия ВЦСПС пять лет ни разу не собиралась, никаких касс не ревизировала ничего не делала». Вейнберг снова решительно прервал его в попытке положить конец обвинениям: «Что ты за два года сделал в ВЦСПС?». Другой голос из аудитории выкрикнул: «О себе скажите. Говорят, вы много телеграмм рассылаете». Андреев, председательствующий на собрании, резко произнес: «Ответы на вопросы дайте и кончайте».{384}

Перейти на страницу:

Все книги серии История сталинизма

Август, 1956 год. Кризис в Северной Корее
Август, 1956 год. Кризис в Северной Корее

КНДР часто воспринимается как государство, в котором сталинская модель социализма на протяжении десятилетий сохранялась практически без изменений. Однако новые материалы показывают, что и в Северной Корее некогда были силы, выступавшие против культа личности Ким Ир Сена, милитаризации экономики, диктаторских методов управления. КНДР не осталась в стороне от тех перемен, которые происходили в социалистическом лагере в середине 1950-х гг. Преобразования, развернувшиеся в Советском Союзе после смерти Сталина, произвели немалое впечатление на северокорейскую интеллигенцию и часть партийного руководства. В этой обстановке в КНДР возникла оппозиционная группа, которая ставила своей целью отстранение от власти Ким Ир Сена и проведение в КНДР либеральных реформ советского образца. Выступление этой группы окончилось неудачей и вызвало резкое ужесточение режима.В книге, написанной на основании архивных материалов, впервые вводимых в научный оборот, рассматриваются драматические события середины 1950-х гг. Исход этих событий во многом определил историю КНДР в последующие десятилетия.

Андрей Николаевич Ланьков

История / Образование и наука
«Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.
«Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.

В коллективной монографии, написанной историками Пермского государственного технического университета совместно с архивными работниками, сделана попытка детально реконструировать массовые операции 1937–1938 гг. на территории Прикамья. На основании архивных источников показано, что на локальном уровне различий между репрессивными кампаниями практически не существовало. Сотрудники НКВД на местах действовали по единому алгоритму, выкорчевывая «вражеские гнезда» в райкомах и заводских конторах и нанося превентивный удар по «контрреволюционному кулачеству» и «инобазе» буржуазных разведок. Это позволяет уточнить представления о большом терроре и переосмыслить устоявшиеся исследовательские подходы к его изучению.

Александр Валерьевич Чащухин , Андрей Николаевич Кабацков , Анна Анатольевна Колдушко , Анна Семёновна Кимерлинг , Галина Фёдоровна Станковская

История / Образование и наука
Холодный мир
Холодный мир

На основании архивных документов в книге изучается система высшей власти в СССР в послевоенные годы, в период так называемого «позднего сталинизма». Укрепляя личную диктатуру, Сталин создавал узкие руководящие группы в Политбюро, приближая или подвергая опале своих ближайших соратников. В книге исследуются такие события, как опала Маленкова и Молотова, «ленинградское дело», чистки в МГБ, «мингрельское дело» и реорганизация высшей власти накануне смерти Сталина. В работе показано, как в недрах диктатуры постепенно складывались предпосылки ее отрицания. Под давлением нараставших противоречий социально-экономического развития уже при жизни Сталина осознавалась необходимость проведения реформ. Сразу же после смерти Сталина начался быстрый демонтаж важнейших опор диктатуры.Первоначальный вариант книги под названием «Cold Peace. Stalin and the Soviet Ruling Circle, 1945–1953» был опубликован на английском языке в 2004 г. Новое переработанное издание публикуется по соглашению с издательством «Oxford University Press».

А. Дж. Риддл , Йорам Горлицкий , Олег Витальевич Хлевнюк

Фантастика / История / Политика / Фантастика / Зарубежная фантастика / Образование и наука / Триллер

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Сталин. Битва за хлеб
Сталин. Битва за хлеб

Елена Прудникова представляет вторую часть книги «Технология невозможного» — «Сталин. Битва за хлеб». По оценке автора, это самая сложная из когда-либо написанных ею книг.Россия входила в XX век отсталой аграрной страной, сельское хозяйство которой застыло на уровне феодализма. Три четверти населения Российской империи проживало в деревнях, из них большая часть даже впроголодь не могла прокормить себя. Предпринятая в начале века попытка аграрной реформы уперлась в необходимость заплатить страшную цену за прогресс — речь шла о десятках миллионов жизней. Но крестьяне не желали умирать.Пришедшие к власти большевики пытались поддержать аграрный сектор, но это было технически невозможно. Советская Россия катилась к полному экономическому коллапсу. И тогда правительство в очередной раз совершило невозможное, объявив всеобщую коллективизацию…Как она проходила? Чем пришлось пожертвовать Сталину для достижения поставленных задач? Кто и как противился коллективизации? Чем отличался «белый» террор от «красного»? Впервые — не поверхностно-эмоциональная отповедь сталинскому режиму, а детальное исследование проблемы и анализ архивных источников.* * *Книга содержит много таблиц, для просмотра рекомендуется использовать читалки, поддерживающие отображение таблиц: CoolReader 2 и 3, ALReader.

Елена Анатольевна Прудникова

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное