Террор на пороге

Мама обещала позвонить нам оттуда после полудня. Мы с Деборой выхлопотали себе «отгульные дни». И все втроем, включая, разумеется, Аню, стали ждать послеполуденной телефонной встречи.

Я вновь убедился, что точность не только вежливость королей, но и нрав моей мамы… Она с ходу нас успокоила: абитуриентов встречают гостеприимно.

— Мне кажется, Аню здесь ждут… Я заглянула в аудитории, научные кабинеты, в библиотеку. Сама бы каждый день сюда приходила! — с добрыми, всегда обнадеживающими интонациями взбадривала нас мама. — Я утром спешила и забыла позавтракать. — Для нас накрыть стол она не забыла. — Так что не беспокойтесь: я тут немного перекушу…

Громовой взрыв оборвал мамин голос. Гробовая тишина сжала комнату. Трубка выпала у Ани из рук.

— Что с бабушкой?!

Дебора схватилась за голову. И только я застыл, онемел… не мог шевельнуться, не мог проронить ни звука.

— Я пережила их в три раза. Больше чем в три… — проговорила мама. — Они погибли. А я жива… Зачем?

— Как зачем? А мы?! — воскликнул я. Мама привычно махнула рукой.

— И без меня обойдетесь…

Аня зарыдала:

— Не обойдемся! Без тебя мы не сможем…

— Не сможем, — подтвердила Дебора.

Когда мы ворвались в палату, мама сперва чуть слышно, но по привычке своей успокаивающе сообщила:

— У меня легкое ранение… Совсем легкое. — А потом принялась повторять: — Их, которые были вблизи от меня, уже нет. Я прожила три их жизни. И даже больше! Пусть их мамы меня простят…

— За что же прощать? За что? — в ответ не прекращала возражать Аня.

— Что было бы, если б я тебя с собой захватила?

— Но ты же не захватила…

— Если б Аня оказалась рядом со мной… там, где были они… Разве можно себе это представить?

Нет, мы с Деборой вообразить себе этого не могли.

— А я почему-то жива…

Внезапно, совсем уж впервые, голос ее обнаружил себя все заглушающим криком. Крик переполнил собой палату и вырвался далеко, за окна:

— А террористов, которые их сгубили, я ненавижу! Не-на-ви-жу… Пусть будут прокляты!

По квартире мама стала передвигаться еще тише, еще незаметней, чем прежде. Задумчиво, виновато…

И из жизни она вскоре ушла безмолвно, во сне, никого не разбудив… Истомленное заботами и бедами сердце остановилось.

^{2002 год}

О’кей! Водевиль в прозе

Медсестра, которая принесла новорожденного Зяму в палату к Берте Ароновне, убежденно произнесла:

— Он — красавец!

Так она называла всех новорожденных мужского пола. А женский пол был представлен исключительно красавицами. Но догадываться об этом Берте Ароновне не хотелось.

Медсестра принялась заигрывать с Зямой: подмигивать ему, кокетливо ворковать. «Моего сына погубят женщины!» — решила Берта Ароновна. И эту тревогу пронесла через всю свою жизнь.

Прежде она внушала себе, что женщины непременно погубят ее мужа. И держала его не на коротком, а на кратчайшем поводке. С таких поводков, как известно, срываются… Берте Ароновне это известно не было. И все же она придумала целую систему профилактических действий.

Для начала Берта Ароновна лишила супруга какой-либо окраски — внешней и внутренней.

Чтобы не бросался в глаза! Имя Натаниел в глаза не могло бросаться, но в уши — могло. Укоротив его ровно наполовину, Берта Ароновна стала называть мужа — Ниел. Он не ел, не пил и вообще без соизволения жены не предпринимал ни единого шага. Для дальнейшего упрочения авторитета и власти она сохранила за собой привезенное семь лет назад из города Могилева имя-отчество, хотя все вокруг звались по именам.

Берта Ароновна так запугала мужа женской опасностью, что он при встрече с неординарными особами противоположного пола устремлялся в противоположном от них направлении. Если же, несмотря ни на что, доводилось столкнуться, у Ниела от растерянности опускались руки, глаза и все остальное. Одним словом, от женщин он держался подальше. А для близости ему нужна была только Берта Ароновна. Другой поводок был уготован Зяме. Итого, поводков было два, поскольку и рук у Берты Ароновны, на беду, как у всех остальных, было всего лишь две. Хотелось бы держать на цепи и женщин, представлявших угрозу. Но это оставалось мечтой.

Таким образом, полностью оградить Ниела и Зяму от опасности она не сумела. Но старалась, чтобы на пути им попадались женщины неприметные, а чтобы привлекательные к общению не привлекались.

Она была из тех мам, которые оставляют взрослых сыновей при себе. Для этого сыновья должны осознать, что, во-первых, все остальные женщины их не достойны, а во-вторых, что супружеские узы — это вериги. Зяма все это уяснил в раннем возрасте. Берта Ароновна оповещала об ужасающем количестве семейных драм и разводов. А раз все кругом разводились, сходиться Зяме ни с кем не следовало.

Подобно папе Ниелу, Зяма жил без успехов и неуспехов, без потрясений и даже еле заметных событий. Его и самого никто как бы не замечал, что, по мнению Берты Ароновны, являлось самой выгодной позицией в бушующем мире. Не говоря уж о мире страстей! Сын тоже не бросался ни в глаза, ни в уши, ни в какие-либо другие органы.