Ещё одной неприятностью было то, что было очень трудно найти бригаду следователей, согласных применять меры физического воздействия против легендарного Холаро. Хотя он и имел всего лишь несколько пониженный болевой барьер и уже довольно скоро превращался в вопящий кусок мяса, но вскоре переставал реагировать даже на самые жесткие, буквально калечащие тело методы истязаний и не издавал уже ни звука, но при этом так смотрел на следователей, что у тех всё валилось из рук. Кто-то даже всерьёз говорил о том, что специально для Холаро нужно создать машину пыток. Однако, это было отвергнуто всеми специалистами, поскольку никакая, даже самая совершенная машина пыток не была способно уловить тончайшие оттенки крика и понять, когда следователь достиг желаемого результата. Самым же непостижимым для всех специалистов было то, что Холаро был способен к агрессии даже будучи полностью искалеченным и как только у него появлялась такая возможность, моментально бросался на своих мучителей. По сравнению с этим меркло даже то, что после оказания ему медицинской помощи, проспав беспробудным сном трое, четверо суток, он в считанные часы, а порой даже минуты, восстанавливал полный контроль над своим телом и снова был готов к бою.
По мнению Валерия, который уже успел приспособиться к пыткам и уже не обращал на них особого внимания, считая их неизбежным злом своей новой профессии, — борца с Товало и всеми их приспешниками, лайналы что-то в нём всё-таки сломали, грубо вырвав его из спасительного сна и подняв на ноги. То, что они напичкали его какой-то химической гадостью, погрузившей на несколько месяцев в идиотскую эйфорию, было уже не в счёт по сравнению с этой глупостью. В виде мощнейшей отдачи он получил эти проклятые сны, которые вот уже невесть сколько времени не давали ему покоя. Самое же страшное заключалось в том, что он никак не мог этому сопротивляться и даже не мог заставить себя проснуться, а потому просыпался каждое утро весь в поту и если ему снились пытки, а именно они снились ему особенно часто, то ему приходилось несколько минут прилагать огромные усилия к тому, чтобы заставить тело повиноваться. В эти минуты он даже не мог пользоваться компьютером, имплантированным в его голову Сайном Роумой.
Тем не менее Валерий не делал из этого никакой трагедии и считал, что всё рано или поздно наладится, хотя в глубине души страшился того, что это уже навсегда.
Благодаря лайналам он довольно значительно повысил свой образовательный уровень и прекрасно отдавал себе отчёт в том, что некоторые изменения в психике могут перерасти со временем в тяжелые фобии, если и того не хуже. Он даже жалел о том, что не рассказал Сайну о своих ночных кошмарах, которые с того момента, как он прибыл на Землю, только усилились. Больше всего Валерий не хотел сойти с ума, поскольку прекрасно отдавал себе отчёт в том, что такая боевая машина, в которую его превратили, будет очень опасна для всего человечества, если она напрочь поссорится с головой. Он даже всерьёз подумывал в последнее время над тем, что ему не помешало бы испытать на себе последнее средство по старинной русской методике — клин клином вышибают и заново пройти очередной круг ада в реале, а не во сне. Может быть после этого он сможет вернуть себе спокойные ночи.
Это даже стало для него в последние дни идеей фикс, и Валерий стал думать над тем, как бы это устроить, хотя и понимал, что имея такое тело, которое сотворили для него лайналы, очень трудно рассчитывать на успех. Ведь что ни говори, а когда он зверел во время пыток окончательно, то мог даже будучи чуть ли не разодранным в клочья броситься на врага и при этом действовать вполне осознанно.
Впрочем, дальше раздумий он так пока что и не пошел. Поэтому хотя Валерий и шел в свой кубрик весело насвистывая, в глубине души он думал о сне с ненавистью, но всё же разделся и лёг на свою многострадальную стальную кровать, чтобы через несколько минут погрузиться в беспокойный сон, с удручающей последовательностью вернувший его на пятнадцать лет назад, в тот самый день, когда после двух суток просто невероятных мучений он, внезапно, словно отделился своим сознанием от тела, отчего оно перестало кричать и биться в конвульсиях. Сердце его, которое только что колотилось, как бешенное, стало биться мерно и ровно.